подруга, что ваши отношения с Егором уже давным-давно превратились в муку мученическую. Ты только и делаешь, что жалуешься на него. Домой идти не хочешь из-за его пьяных истерик. Да и он, похоже, не слишком счастлив. Ты, вообще, как, спишь с мужем?
Надя не решалась посмотреть «прокурорше» в глаза.
– Редко. Очень редко… Но это ведь не так и важно при нашем долгом браке. Я все равно чувствую себя с ним защищенной, он ведь любит меня…
Валюшка прыснула.
– Любит – не любит, плюнет – поцелует. Галиматья все это! Мучаете вы друг друга, а не живете! А любовью ты называешь привычку.
Надя закрыла лицо руками.
– У нас дочка. Все общее. И не могу я быть одна! Понимаешь, даже представить себе этого не могу!
– Ну давай, слабохарактерная моя, тяни свою лямку до смерти. Наблюдай, как несчастный с тобой мужик допьется до цирроза, а ты станешь пациенткой клиники неврозов.
– Валя, не терзай меня! – взмолилась Надя, схватив подругу за руки. – Что бы там ни было, Миликян к этому не имеет никакого отношения!
– Имеет! Прямое, – вырвала руку Валюшка-правдолюбка и погрозила Наде пальцем. – Если бы ты была счастлива, то и не посмотрела в его сторону, и прическу бы не стала сооружать, и с блаженной улыбочкой ходить. – Валюшка скроила глуповато-элегическую гримаску, изображая влюбленную подругу. – Прекрати себя обманывать, Надька!
Тут их разговор прервала уборщица тетя Катя.
Подруги покинули подсобку очень недовольные друг другом. Но Надя с убийственной ясностью вдруг поняла, что Валька высказала ей то, что сама Надежда Бессонова не решалась признавать много лет.
Когда она пришла домой, то увидела в прихожей чемодан и дорожную сумку. С ней Егор ездил в редкие командировки. Раздалось демонстративное покашливание из кухни.
– Надежда, я уже жду тебя! – крикнул учительским тоном муж.
Он сидел за столом – трезвый, прямой, в офисном костюме. Брови – сдвинуты, взгляд – пронзительный и обличающий.
«Наверное, так он взирает на мальчишек-менеджеров», – подумала Надя, присаживаясь на краешек табурета.
– А где Маша?
– Я отправил ее к подруге. Нечего вовлекать ребенка в эту грязь. Нам же все вопросы нужно решить цивилизованно и честно, – заявил Егор.
Надя почувствовала себя участницей партийного собрания, на котором будут разбирать аморальное поведение несознательного члена.
– Егор, я хочу тебе сказать, что семья для меня – все! Ты и Маша. Остальное – ерунда!
Муж страдальчески вздохнул.
– Не верю, Надь. Не верю… Я, конечно, не готов винить во всем только тебя. – Муж снова вздохнул, и Надя ясно различила укоризну: «Именно ты и виновата, нескладеха». – Наверное, мужем я был не идеальным, но… каким уж был. Мне-то не нужно, надеюсь, доказывать, что вы для меня были всем. Но, видно, моя мама с самого начала была права. Мы – не пара. У нас совершенно разное воспитание и ценности. Тебе хочется красивой разгульной жизни. А мне… мне покоя и надежности. Потому я принял решение…
– Подожди,
