легче. Пусто, безнадежно, но… легко. Сейчас она окажется в родительском доме рядом с мамой, и боль, растерянность отпустят.
Надину маму Галину Викторовну Кольцову – повара высшего разряда – все называли Галкой-праздником. Шумная, улыбчивая, хлебосольная, она просыпалась, мурлыча бравурный мотивчик, с легкостью налаживала домашние дела и упархивала на работу в московскую «рыгаловку». Иначе свой пищекомбинат при большом предприятии Галина Викторовна не называла. Отстояв у «пищевого мартена» положенные часы, прибегала домой, нагруженная судками, впихивала в домашних столовскую еду и усаживалась перед телефоном. На воспитании любимой дочурки она особо не зацикливалась – та росла тихой и послушной. Покладистый молчун-муж также довольствовался минимумом внимания со стороны благоверной. Ему хватало газет и телевизора. Семья, ведомая бестрепетной и сноровистой рукой хозяйки, казалась благополучной и крепкой. Все рухнуло в одночасье.
В ту ночь Надя проснулась от всхлипываний мамы и странного воя. Босая, в ночной сорочке, девочка выбежала в коридор. В родительской комнате и на кухне горел свет. Едко пахло сердечными каплями. Отец, держа мать за волосы, тряс ее и издавал дикие крики.
– Дочку пожалей, Коля! – выкрикнула Галина Викторовна, увидев спасительницу Надю.
– О-о, еще одна! Яблочко от яблоньки недалеко упадет. Все бабы в вашей семье такие!
– Папочка, не надо! Пусти маму, папочка! – крикнула Надя, кидаясь к отцу, который вновь стал таскать маму за волосы.
Отец оттолкнул Надю, но жену выпустил.
Упав на подушку, Николай Андреевич зарыдал. Плакала и напуганная до полусмерти Галина Викторовна.
Надя до утра просидела с мамой на кухне. Подозрения четырнадцатилетней дочери подтвердились. У матушки были увлечения на стороне.
– Доча, это все такая ерунда, – оправдывалась Галина Викторовна, глотая очередную порцию корвалола. – Я Колечку, папу твоего, люблю, ты же знаешь!
– А зачем гуляешь? – угрюмо спросила дочь.
– Так и не гуляю я! Так, похихикаем, прошвырнемся до киношки. – Распахнутые глаза матери блестели слезой невинного младенца.
– Ага, нашла дурочку, так я и поверила тебе, – покивала головой бескомпромиссная Надя.
– Ох, никчемный разговор, доча. Трудно тебе это все понять. Жизнь… она такая бескрылая, тяжкая. – Мама всхлипнула. – Знаешь, какой я была, когда замуж выходила?! Звезда голливудская, а не девка. Ты в меня такая красотуля. А порода? Так и прет из нас порода! Посмотри на свои щиколотки, профиль, плечи. А глаза?! А стать княжеская?!
– Мам, ну что ты ерунду городишь? – смутилась Надя.
– Нет, доча. Другая нам судьба была уготована, не кухарская.
– Мамуль, ты не кухарка. Ты – шеф-повар. В Европе богатейшим и уважаемым человеком была бы.
– Так мы не в Европе, в совке, – вздохнула Галина Викторовна.
Надюша прильнула к ней. Как она любила свою неунывающую красавицу маму! Почему она была так несчастна?
– Тоска,
