теперь его видел – вплотную.
Одет был в старьишко; вблизи удивил старобабьим лицом; вид имел он старьевщика; был куролапый какой-то, с черватым лицом, в очень ветхих, исплатанных штаниках; глазки табачного цвета, бог весть почему, – стервенели: носочек – черственек; роташка – полоска (съел губы); грудашка – черствинка; ну, словом: весь – черствель: осмотр всего этого явно доказывал: все – оказалось на месте: а то все казалось – какой-то изъян существует: не то съеден нос (но – вот он), – не то – ухо (но – было!) иль – горло там медное (нет, – настоящее!).
Видно, в изгрызинах был он: да, – в старости души изгрызаны (но не у всех).
Он готовился что-то сказать престепенно; да вдруг – поперхнулся, заклекал, затрясся костлявым составом; и – точно напильником тоненьким выпилил с еле заметным, но злым клокотаньем:
– Ну, вот.
– Вы, взять в корне – гм-гм: чем могу услужить? – удивился профессор. И вот вислоухо просунулся Митя большой головою в переднюю – из коридора: был бледен; прыщи – кровянели; а челюсть – дрожала:
– Сейчас вот, – обславит; сейчас – досрамит.
Все ж последнюю дерзость хотел показать: прямо броситься в омут; и лгать: до потери сознанья; бравандил глазами.
Просунулся стек блеклых щек: Василиса Сергевна стояла: и – слушала. Киерко же треугольничек глазками вычертил: Грибиков, Митя, профессор.
Профессор стоял в тусклой желтени крашеной рожей, собачьей какой-то: и жутил всем видом; увидевши книжки у Грибикова, он воскликнул:
– Мои – в корне взять, – из моей библиотеки… Как к вам попали?
– Изволите видеть, – затем и пришел-с, что имел рассуждение… У букиниста, изволите видеть, их выкупил.
Тут Василиса Сергевна завякала издали:
– Мэ же ву ди, ке ла фам де шамбр[10], Дарьюшка!..
– Да не мешайте, – профессор бежал на нее, потрясая коричневым томиком (желтый он выронил).
Грибиков тоже бежал за профессором – зорким зрачишком; а Киерко с выблеском глаз подбежал, ударяя рукой по Грибикову; он другою рукою повернул очень грубо его; и – толк: к двери:
– А нуте, оставьте-ка… Да, да, да: предоставьте-ка… Это я все объясню… А я ж знаю… Валите!
А в ухо вшепнул:
– Да помалкивайте, дружище, – о том, что вы знаете… Нуте!.. За книги с лихвою получите…
Грибиковский зрачишко лупился на Киерко.
Сам он усилился высказать что-то; и вдруг, – как закекает старым, застуженным кашлем, схватяся рукой за грудашку; она сотрясалась, пока он выпихивался; и рукой гребанул; вдруг пошел – прямо к двери (ну, – ноги: совсем дергоноги).
Захлопнулась дверь.
Он тащился чрез улицу: с видом степенным, и скопческим, думая:
– Что же случилось?
Совсем не умел, видно, связывать фактов: умел лишь глядеть.
Не дойдя до окошечек желтого домика, стал под воротами: но не прошел под воротами; по бородавке побил; поднес палец к глазам; посмотрел на него: и понюхал его; после этого он повернулся,
Я вам говорю, что это прислуга (
