что «если какое дело явно будет по представленным показаниям, то должны верить при представлении таких (показаний)». При этом под «показаниями» имелось в виду все то, что указывает на какое-нибудь событие, обнаруживает его, т. е. все внешние признаки, раны, пятна, следы владения чужой вещью, очевидцы-свидетели и т. п. Все, что могло бы быть обнаружено посредством таких признаков, принималось за действительно случившееся. Так постановляется в мирном договоре обоих народов. Достаточно было того, что обиженный носил на себе следы побоев или раны. В таком случае ему верили на слово, но в случае какого-либо сомнения или подозрения по делу эти улики обиженному надлежало подтвердить клятвой. Таковы были основные правила расследования преступлений, изложенные в Олеговом договоре[36].
Позднейшее древнерусское законодательство, не знавшее различия ни между правом материальным и правом процессуальным[37], ни деления процесса на уголовный и гражданский, приводит первые сведения об организации розыска и изобличения преступника.
Весь процесс протекает по Русской Правде в состязательном порядке, «слово проливу слова», в порядке «тяжи». Стороны («суперники») были инициаторами и двигателями дела. Процесс открывался иском или поклепом со стороны человека, отыскивающего свое право («истца»).
Истец должен знать лицо, на которое он простирает свой иск, даже и в делах по воровству, когда хозяином найдена вещь, которая у него украдена[38].
Тем не менее процесс на всех стадиях его движения шел при непосредственном участии народа («людей», «соседей»), на началах общественных «помочей», совокупными усилиями многочисленных пособников, в общем интересе[39].
Иск был, прежде всего, апелляцией к «миру», призывом на помощь, кликом («повесткой»), обращенным ко всему «людству», на который должен был отозваться каждый. Этот первый акт публичного обращения с иском с объявлением о случившемся преступлении назывался на языке Русской Правды и Псковской судной грамоты «закличем» или «закличью».
Подобное всенародное оповещение в людном месте, на «торгу», о случившемся правонарушении имело весьма важное значение. Если через три дня после «заклича» собственник вещи находил ее у кого-либо, то это лицо считалось татем (лицом, совершившим кражу). «Заклич» был не только приглашением к опознанию и срочной доставке пропавшей вещи, но и призывом к началу производства следствия по «горячим следам». При отсутствии налицо вора пострадавший призывал окружающих вместе с ним «след гнати»: «не будет ли татя, то по следу женуть». Таким образом, «гнать след» было обязанностью местного общества. Отказ общины гнать след рассматривался как доказательство ее соучастия.
Другой формой следствия, известной Русской Правде, был так называемый «свод», т. е. последовательные очные ставки между собственником-истцом и целым рядом лиц, через руки которых прошла его пропавшая вещь. «Свод» совершался при непременном участии «послухов», т. е. представителей
Подробнее об этом см.: Эверс И. Ф. Г. Древнейшее русское право в историческом его раскрытии. С. 151–157; Пахман С. О судебных доказательствах по древнему русскому праву, преимущественно гражданскому, в историческом их развитии. С. 37.
Не знают различия между материальным и процессуальным правом ни оба Судебника, Ивана III и Ивана IV, ни Соборное Уложение царя Алексея Михайловича. В них «мы находим указанное смешение двух этих областей уголовного права. Строгая систематика, в смысле разного отделения законов уголовного права от законов уголовного судопроизводства, составляет принадлежность позднейших периодов» (Кистяковский А. Ф. Элементарный учебник общего уголовного права с подробным изложением начал русского уголовного законодательства. Часть общая. Киев, 1882. С. 10). Об этом также см.: Пахман С. О судебных доказательствах по древнему русскому праву, преимущественно гражданскому, в историческом их развитии. М., 1851 С. 5–6.
См.: Линовский В. Опыт исторических розысканий о следственном уголовном судопроизводстве в России. Одесса, 1849. С. 8.
См.: Сыромятников Б. И. Очерк истории суда в древней и новой России // Сборник «Судебная реформа». Т. 1. М., 1915. С. 48.
