что в Новгородской феодальной республике для установления сущности дела и виновника преступления следователь должен был обозреть следы самого преступления, допросить обвиняемого, взять показания от свидетелей и людей посторонних. Если обвиняемый сам признавался, или утверждал павшее на него подозрение старанием укрыться от преследования, то следователь мог задержать его и представить на суд для ответа[41].
В рассматриваемую эпоху в качестве безусловных доказательств признавались «рота» (присяга), «жребий», «поле» (сражение между родственниками тяжущихся), ордалии в виде испытаний водой и железом, свидетельские показания «видоков» (очевидцев преступления) и «послухов»[42]. Известны были домовые обыски и письменные документы[43].
На практике существовал судебный поединок, не упоминавшийся в Русской Правде, однако упоминающийся в Псковской судной грамоте[44]. На поединок противники выходили чаще всего вооруженные дубинами. Причем, если один из «тяжущихся» по своему состоянию (недуг, старость и т. п.) не мог участвовать в поединке, допускалось вместо себя выставить наймита. (Это правило, однако, не распространялось на поединки между женщинами.)
Аналогично отыскивалась истина в уголовных делах и у наших географических соседей.
Так, в Эстляндии XV в. в случае запирательства обвиняемого средством доказательства служила свидетельская и очистительная присяга, или еще и присяга особого поручителя, а в некоторых случаях «Божий суд», заключавшийся в единоборстве. Допускалось также испытание водой, а при убийствах доказательством служило кровотечение из ран убитого. Для отыскания истины и с целью предоставления обвиняемому возможности освободиться от подозрения в убийстве, в заседание суда приносилось тело убитого, или же, взамен его, рука, которая находилась в суде иногда в течение недель. Обвиняемый должен был обходить вокруг покойника или руки убитого, прикоснуться к мертвой руке и произнести клятву. Невиновность обвиняемого считалась доказанной, если при этом не текла кровь[45].
В Литве до второй половины XVII в. действовали законодательные положения (в частности, Судебник Казимира 1468 г., Литовские Статуты XVI в. и другие акты разных веков)[46], являвшиеся развитием аналогичных положений Русской Правды. Такое состояние дел во многом объяснялось тем, что большую часть территории Великого княжества Литовского составляли древнерусские земли, захваченные литовским феодалами во второй половине XIII в.
Так постепенно в недрах древнего и средневекового общества зарождались первые знания об организации расследования преступлений.
Эти протокриминалистические знания, базируясь на практике расследования, затем, как правило, конкретизировались в нормах законодательства того времени.
Таким образом, подобные положения проанализированных исторических актов отражали не просто нормативный
См.: Куницын А. Историческое изображение древнего судопроизводства в России. СПб., 1843. С. 98.
См.: Эверс И. Ф. Г. Древнейшее русское право в историческом его раскрытии. СПб., 1835. С. 300–417; Пахман С. О судебных доказательствах по древнему русскому праву, преимущественно гражданскому, в историческом их развитии. М., 1851. С. 65–120 и др.
См.: Куницын А. Историческое изображение древнего судопроизводства в России. СПб., 1843. С. 99, 108.
Впервые определенно о поединке из дошедших до нас источников упоминается в договоре смоленского князя Мстислава с Ригой (1229 г.).
См.: Волков А. Древнее уголовное судопроизводство в г. Ревеле. Ревель, 1889. С. 8–9.
Подробнее об этом см.: Данилович И. Взгляд на литовское законодательство и литовские статуты // Юридические записки. 1841. Т. 1. С. 1–56; Леонтович Ф. И. Областные суды в Великом княжестве Литовском // Журнал Министерства юстиции. 1910. № 9. С. 83–131; № 10. С. 85–129.
