полностью сходила на нет. Ее словно поражал вдруг некий паралич. Она переставала на что-либо реагировать, как личность исчезала из виду; да и вид при этом имела загнанный. В такие мучительные для нее дни люди, хорошо ее знающие, говорили: «А, ну, у Кит нынче опять особый день». Если в такие дни она вела себя сносно и казалась вполне разумной и рассудительной, то лишь постольку, поскольку механически подражала тому, что ей казалось рациональным поведением. Одной из причин, по которым она жутко не любила слушать, как рассказывают сны, было то, что их сюжеты привлекали ее внимание к борьбе, которая в ней и без того кипела непрестанно, а именно к схватке здравого рассудка с суеверием. В интеллектуальных дискуссиях она всегда выступала адептом всего научного и в то же время не могла не считать сны проявлениями чего-то мистически-необоримого.
Еще большую сложность всей ситуации придавал тот факт, что были у нее все же и другие дни, когда всякая возможность небесной кары ей представлялась крайне маловероятной. Всякий знак был добрым, каждый человек, предмет или обстоятельство распространяли вокруг себя неземную ауру благости. В такие дни, если она позволяла себе действовать сообразно с чувствами, Кит могла быть вполне счастлива. Однако с некоторых пор она уверовала в то, что такие дни (уже и сами по себе довольно редкие) даются ей всего лишь для того, чтобы потом застать врасплох, лишив способности правильно толковать предзнаменования. В результате приливы естественной эйфории все чаще стали у нее быстро перерождаться в нервную и слегка истерическую раздражительность. Разговаривая, она то и дело спохватывалась, пытаясь представить очередной выпад веселой шуткой, тогда как на самом деле высказывалась настолько ядовито, насколько может это делать человек в самом скверном расположении духа.
Другие люди как таковые со всеми поворотами их судеб затрагивали ее не более, чем мраморную статую ползающие по ней мухи. Однако, рассматривая людей в качестве возможных предвестников неприятных событий или как носителей нежелательного влияния на ее жизнь, она наделяла их чрезвычайной важностью. Не уставала повторять: «Моей жизнью постоянно руководят другие», и это было действительно так. Но делать это она им позволяла только потому, что в суеверных фантазиях наделяла их магической способностью оказывать влияние на ее судьбу, а вовсе не благодаря какому-то сочувствию или пониманию, которые они в силу своих личностных качеств в ней пробуждали.
Добрую часть ночи она провела без сна, все думала. Обычно, когда Порт втихую что-либо затевает, ее интуиция дает ей об этом знать. Она всегда себя уверяла, что ей совершенно не важно, что он делает, но к этим самоуговорам приходилось прибегать так часто, что давным-давно уже она сомневалась, так ли это. В то же время согласиться с тем, что ей не все равно, было не так легко. Против собственной воли она упорно силилась считать себя по-прежнему его женщиной, несмотря даже на
