облегчают понимание последующего развития юридической догмы. Нам было бы очень любопытно узнать, как слагалась семья, как определялись имущественные отношения ее членов, какими средствами укреплялись внесемейные, свободные, имущественные и договорные отношения. Во всем этом воля лица и народный нрав играли такую же роль, как в более знакомой нам сфере защиты права от нарушения. Для позднейшего времени в актах сделок мы видим путь, которым развивается догма права. Но не таковы условия изучения эпохи Русской Правды. Здесь, повторяем, мы не можем ждать ответов от самой жизни, мы получаем их, так сказать, из вторых рук, узнаём как отвечала жизнь на вопросы, с которыми обращался к ней тогдашний наблюдатель. Ввиду таких условий изучения для нас важно знать, какими приемами руководился составитель позднейшей редакции. Возможность следить за его приемом уславливается тем, что в наших руках есть краткая редакция Правды, почти все статьи которой повторяются в позднейших редакциях.
Состав позднейшей редакции. При первом взгляде на этот новый состав Правды легко различить две черты, отличающие его от краткой редакции. В нем виден, во-первых, новый прием в расположении тех же статей, которые были записаны прежде в порядке простой, временной последовательности; во-вторых, здесь являются такие статьи, которых в краткой или хронологической редакции вовсе нет. Итак, различие нового состава от старого есть, во-первых, методическое, во-вторых, историческое.
Несомненно, что один лучший способ составлять сборник говорит в пользу его относительно позднейшего происхождения. Трудно, конечно, найти какое-либо возражение против того, что сборники систематические явились позже хронологических. Но когда именно вместо старого хронологического сборника вошли в употребление другие, более совершенные, – мы на это можем отвечать только предположительно.
Все признаки, которые мы видели на старом составе, побуждают думать, что он накоплялся постепенно, без всякого плана, без всякого единства точки зрения, и по мере того, как установлялись те или другие положения, касающиеся суда.
Таким образом, Правда Ярославова, сама по себе простая и удобная, теряла эти достоинства ввиду непрерывных приписок, вовсе не соединенных с ней единством плана. Продолжать такие приписки значило бы еще более затруднять пользование сборником. Мы видим, что в числе приписок нет одного весьма важного положения, которое отменяло 16-ю ст. Ярославовой Правды. Таким образом, есть основание заключить, что сборник в том виде, в каком мы его имеем в Академическом списке, был неполон и недостаточен для руководства практики уже при детях Ярослава. Взятый в целом, как он есть, сборник не заключает в себе запрещения убивать раба за оскорбление свободного, а между тем достоверно то, что дети Ярослава не дозволяли в этом случае убийства (ст. 58 Тр. сп.). К чему же нас может привести такой факт? По-видимому, самое простое заключение, какое можно сделать, –
