уже в зрелом возрасте. «Фиат» пыхтел, словно ему не хватало воздуха, карабкаясь вверх на горный кряж.
Пять раз их останавливали на постах национальной полиции – в каждом по меньшей мере человек двенадцать и фургон, ощетинившийся автоматами. Бумаги, которые показывал Андолини, освобождали им путь.
Майклу казалось странным, как местность могла стать такой дикой и первобытной на столь малом отдалении от величественного Палермо. Они проезжали мимо крошечных деревенек с каменными домами, опасно балансирующими на горных склонах. Склоны эти были тщательно возделаны и превращены в террасы, где аккуратными грядками поднимались какие-то колючие растения. Небольшие холмики усыпали гигантские белые валуны, полускрытые мхом и бамбуковыми стеблями; издалека они походили на заброшенные кладбища.
Вдоль дороги стояли часовенки – деревянные будки с навесными замками, над которыми возвышалась статуэтка Девы Марии или какого-то местного святого. У одной из таких часовен Майкл увидел женщину: она молилась, опустившись на колени, а муж, сидя в тележке с запряженным в нее осликом, потягивал из бутылки вино. Голова ослика свешивалась вниз, как у великомученика.
Стефан Андолини похлопал Майкла по плечу и сказал:
– Как же я рад тебя видеть, дорогой кузен! Ты знал, что Гильяно с нами в родстве?
Майкл был уверен, что это ложь, – понял по его лисьей ухмылке.
– Нет, – ответил он. – Я только знаю, что его родители работали на моего отца в Америке.
– И я тоже, – сказал Андолини. – Мы помогали твоему отцу строить его дом на Лонг-Айленде. Старый Гильяно – отличный каменщик, и хотя твой отец предлагал ему не уезжать и заняться торговлей оливковым маслом, тот остался верен своему ремеслу. Восемнадцать лет он вкалывал, как негр, и экономил, как еврей. Потом вернулся на Сицилию, чтобы зажить, как англичанин. Да только война и Муссолини превратили его лиры в пыль, и теперь он владеет лишь своим домом да крошечным клочком земли под огород. Проклинает тот день, когда уехал из Америки. Они думали, их сын будет расти, как принц, а теперь он – преступник…
«Фиат» поднимал за собой шлейф пыли; росшие вдоль дороги бамбук и дикие груши были похожи на призраков, и гроздья груш казались подобием человеческих ладоней. В долине виднелись оливковые рощи и виноградники. Внезапно Андолини сказал:
– Тури был зачат в Америке. – Он увидел вопросительное выражение в глазах Майкла. – Да, был зачат в Америке, но родился на Сицилии. Еще пара месяцев, и Тури стал бы американским гражданином… – Сделал паузу. – Он часто об этом говорит. Как думаешь, ты правда поможешь ему бежать?
– Я не знаю, – ответил Майкл. – После этого обеда с инспектором и доном Кроче я вообще перестал что-либо понимать. Они хотят, чтобы я помог? Отец говорил, дон этого хочет. Но он не упоминал об инспекторе.
Андолини пятерней зачесал со лба редеющие волосы. Нечаянно нажал на педаль газа, и «Фиат» дернулся вперед.
– Гильяно и дон Кроче теперь враги, –
