и выносила фотографию перепуганного ребенка с казенной куклой и чужим бантом на голове. Три жутких цветных отпечатка, один для себя и по одному для каждой бабушки, пробивали такую брешь в моем бюджете, что покупку обычной хлебницы приходилось отложить до аванса, того аванса, на который Лёня все равно потом покупал собрание сочинений Бунина. Наверное, тогда я выглядела одухотворенно, тогда никто не спасал мою душу! Но сейчас… По объявлению в газете я вызываю сантехника, а он меня уверяет, что нельзя жить заботой лишь о земном благе, и зовет в секту адвентистов седьмого дня. Кардиолог в поликлинике рекламирует биодобавки, ставя баночки на гармошку моей ЭКГ, и вещает о карме и астральных телах. Грузчик из мебельного вместе с диваном заносит в нашу квартиру свои духовные картины, расставляет их вдоль стены – «вам понравится, они впишутся в интерьер!» Сегодня, правда, я сама перепутала жанры. Хочу, чтоб звезды разбирались в квартирном вопросе, а звезды-то ждут, что я займусь творчеством… Лариса закуривает.
– Когда Скальд собирался стать священником, я все думала, как буду бросать курить. Попадье же курить не пристало, – она кокетливо улыбается, с удовольствием затягивается.
Тусовочное прозвище Скальд – из той жизни, когда Чмутов снился не мне и ходил по морозу в шортах.
– Ты знаешь, что у него был православный период? Мы даже венчались в церкви.
Любопытно, она всем рассказывает про своего мужа или я так плохо скрываю интерес?
– Может, ты будешь рисовать или ставить любительские спектакли. У нас знакомая в сорок лет вдруг стала писать песни. Это сестра Родионова, Лиза, Скальд ищет ей спонсора.
– Лиза Каплан? Ей же все пятьдесят!
– Сорок три на самом деле, это она так выглядит. Скальд считает, она талантливее своего брата…
Обаятельная у него жена. И какая-то… будто желудь. Будто знает, зачем живет. Пытаюсь поторговаться: не сойдет ли за творчество авторский курс, лекции и задачи. Но у Ларисы другие цели:
– Мы подумываем насчет литературного кафе, это моя идея. Открыть кафе, где поэты читали бы стихи, собирались писатели и художники. Может, я себя еще проявлю.
– Ты хочешь еще себя проявить?!
Бог мой, какое лучезарное личико! Мне казалось, выйдя замуж за Чмутова, она вполне себя проявила. И у нее три сына: два от Чмутова и старший, студент.
– Я Игорю все твержу, что в старости буду писать мемуары. У меня же была благополучная жизнь, книга очерков, муж-бизнесмен – я все бросила ради Игоря! Он мое наказание за гордыню. Я ведь считалась вундеркиндом, я в пятнадцать лет в универ поступила! Потому и курить начала, на первом курсе, чтоб старше выглядеть. Я его уговариваю написать роман. Человеку скоро тридцать семь, а у него даже трудовой книжки нет! Тридцать семь лет – опасный возраст. Тридцать семь с половиной особенно. Если не следовать своему кармическому призванию, все что угодно может случиться, даже смерть. У тебя что-то случалось в этом возрасте?
– У меня? – подсчитываю, холодея. – Самое страшное. Мы
