сада, готовят ужин для семьи…
Глаза Ребекки сделались черными, как торфяные болотца поздней осенью. Губы слегка приоткрылись, когда она втягивала в себя воздух.
Похьянен тут же пожалел о сказанном, но извиняться было не в его правилах. Вместо этого он всего лишь несколько смягчил тон.
– Ты могла бы побеседовать с сестрой владельца морозильной камеры. Сам он здесь, но, боюсь, уже ничего нам не скажет.
Похьянен усмехнулся и кивнул в сторону холодной комнаты, а затем заговорил быстро, словно хотел дистанцироваться от нетактичного намека на ее семейное положение:
– Умер две недели назад, по вполне естественным для старого алкоголика причинам. Аритмия – и под конец остановка сердца. Оно весило полкило, и то, что он дожил до семидесяти двух лет, можно считать маленьким чудом. Сестра пришла на остров на лыжах навестить брата, а тот лежит мертвый. Она же нашла в морозильнике отца Стрёма. Позвонила в полицию, и они на вертолете переправили морозильную камеру со всем содержимым на большую землю. Ну а потом привезли сюда. Сестру зовут Рагнхильд Пеккари, и скоро она опять собирается вернуться на остров. Там как будто осталась какая-то собака, о которой нужно позаботиться. Телефон сестры…
Похьянен смолк, потому что Ребекка уставилась на него как на привидение.
– Рагнхильд Пеккари? – медленно переспросила она. – И как называется остров?
– Ну этого я тебе так сразу не скажу…
– Палосаари? В Курккио? И владельца морозилки, старого алкоголика, зовут Хенри Пеккари?
– Именно. – Похьянен кивнул. – Вы знакомы? Он здесь, у меня. – Он показал через плечо большим пальцем. – Хочешь взглянуть?
Щеки Ребекки вспыхнули.
– Нет. Но Хенри Пеккари – мой дядя. А Рагнхильд – тетя. Почти, потому что мама была в их семье приемным ребенком.
– Что ты такое говоришь? – Похьянен недоверчиво поджал губы. – Тогда у тебя тем более есть все причины…
– Ни малейшего шанса, – отрезала Ребекка. – В аду я видала все семейство Пеккари.
Похьянен опустился на диван. Ребекка спешно попрощалась и ушла. Он попытался было расспросить о тете, но это было все равно что встать на пути груженной рудой вагонетки.
Странное все-таки совпадение. Хотя… что он знает о родственниках Ребекки по материнской линии? Ничего ровным счетом. Мать погибла – не то несчастный случай, не то самоубийство, – когда Ребекке было двенадцать лет. Вышла на дорогу и встала перед несущимся на нее грузовиком. Получается, есть еще тетя. Но, поскольку мать Ребекки была приемным ребенком, тетя получается не родная, а… как это может называться… приемная? Звучит глупо. А теперь еще вот приемный дядя. Плюс еще один труп в морозильнике.
– Эта жизнь никогда не переставала меня удивлять, – прохрипел Похьянен Анне Гранлунд, разгружавшей посудомоечную машину. – Можете высечь эти слова на моем надгробии.
– Кто здесь заговорил о надгробии? –
