после смерти дяди, ее остатки: двоюродный брат Тимми, не получивший, что удивительно, при рождении ни доли той силы, которой обладал Сидд, и Лира, конечно же. Все трое росли бок о бок, взрослели. Лира, которую он часто шугал, будучи нелюдимым, совершенно его не боялась. Висла на нем, как на банановой пальме, всегда видела нечто, чем безразмерно восхищалась. В ответ на это он восхищался ей – светлой, совершенно неземной, способной постоянно чувствовать счастье.
Лиры больше нет.
А совет Тимми для него более недействителен.
«Виновата ли линза в том, что существует? Виновен ли луч…»
Луч – конкретно тот луч, упавший на выпуклое стекло и спровоцировавший катастрофу, – Сидд, если бы мог, придушил тоже. Погасил бы навечно, утопил бы во мраке. И остался еще один элемент зловещей формулы: тот, кто установил лупу и направил свет под правильным углом, – Аркейн до сих пор не знал его имени.
Его знали пропавшая Кьяра и старая Веда, к дому которой за последние три дня он подходил четырежды, стучал в дверь, но ответа не получал, понимал, что войти, взломав замок, не выйдет. Дом Мар был опутан такими сложными защитными заклятьями, что потребовался бы не один день для того, чтобы их нейтрализовать. К тому же присутствия бабки на этажах он не ощущал.
Значит, придется сделать то, чего он совершенно не хотел.
Аркейн тяжело вдохнул воздух и так же тяжело его выдохнул. Сжал кулаки, кое-как расслабил их, поднялся из кресла.
Мариза
Солнечный день, удивительно теплый. Как будто решило на мгновение вернуться лето, колыхнуть яркой юбкой, напомнить о радости. Листья подсохли, стих ветер; я привычно держала сознание пустым. Когда в нем нет мыслей, оно заполняется нужными пониманиями. Как говорится, не баламуть воду, и она очистится». Я изо всех сил пыталась.
А потом даже с закрытыми веками ощутила, как изменилось пространство. Похолодело.
Я впервые, замаскировавшись гримом, выбралась в общий парк на любимую лавку – хотелось чего-то хорошего, привычного, – и наслаждалась солнечными лучами, когда послышались шаги.
А после он сел рядом.
Я вдруг ощутила, что мне не хватает смелости повернуть голову – вспомнилось все то зловещее, что случилось в его квартире. Черный гнев, выгибающий стены, боль, кошмары. Пришлось задержать дыхание, успокоить нутро. Лишь затем я взглянула на Инквизитора коротко – темное пальто без единой пылинки поверх ткани, отглаженная рубаха, дорогие брюки, еще дороже обувь. Он умел быть классически стильным – об этом почему-то подумалось с глубокой грустью. Он умел быть выдержанным, как хороший коньяк; блестели на запястье знакомые серебристые часы.
А меня опять подмораживало. Нет, на настоящий гнев у меня теперь не хватило бы сил, даже на мелкую злость не хватало, но спросить с усталым цинизмом вышло:
– Ты принес с собой вилку?
«Для чего?» –
