классов.
– Но в нашей школе все ученики, когда дежурят, моют полы!
– Только не я, – открестилась Светка. – Что я, дура, что ли?
– Светлана!
– Ну, серьезно, Инна Аркадьевна!
Светка искала объяснение, но видела по лицу завучихи, что та вряд ли что-то осознает. Как донести до нее, что уборщица – это низшая каста, а Света Рогозина никогда не опустится до этого уровня?
– Вы бы еще туалет предложили мне помыть! – нашлась она. – Тоже полезный труд!
Голишкина начала багроветь.
– При чем тут полезный или нет! – резко сказала она. – Унитазы моет специально нанятый человек. А классы прибирают ученики своими силами.
– Нет у меня на это сил, – кротко заметила Света.
– Рогозина!
Инна Аркадьевна даже привстала от возмущения.
– Возьми, пожалуйста, щетку с тряпкой и протри пол, – отчеканила она. – Это минутное дело.
Светка покачала головой.
– Да ни за что! Делайте что хотите, но никто не увидит меня со шваброй.
Завучиха снова села.
– Так в этом все дело? – выщипанные брови полезли на лоб. – Ты стесняешься своих одноклассников?
Света испытывала не стеснение, а совсем другое чувство. Однако решила не поправлять Голишкину, раз уж та начала более-менее въезжать в тему, и просто кивнула.
Завуч облегченно рассмеялась.
– Господи, Света! Твои одноклассники, даже если увидят тебя со шваброй, не обратят на это никакого внимания!
На лице Светки ясно отразилось все, что она думает об этом утверждении. На нее – и не обратят внимания?
– Ну, хорошо, – поправилась завуч, – даже если и обратят. Они забудут об этом через пять минут!
Губы Светы Рогозиной искривились в усмешке. Это была очень взрослая усмешка, и сорокапятилетняя Инна Голишкина вдруг подумала, что она перестала понимать молодых девушек. Рогозина смотрела на нее с чувством глубочайшего превосходства, от которого Голишкиной стало не по себе.
– Ничего вы не сечете, Инна Аркадьевна, – снисходительно сказала Светка. – Мне не забудут и не простят. Ни друзья, ни враги. Это посредственностям прощают все. А я – далеко не посредственность.
Помолчала, обдумывая что-то, и со вздохом подытожила:
– Таким, как я, приходится нести бремя безупречности.
Вежливо попрощалась, вышла из класса и мягко прикрыла за собой дверь.
– Бремя безупречности, – запоздалым ошарашенным эхом откликнулась Инна Аркадьевна. – Не секу…
Взглянула на очередное сочинение, где Раскольников опять был продукт, тяжело поднялась и отправилась за тряпкой и шваброй.
– Она могла вести себя как принцесса, – сказала Маша. – А могла как гопник с ножичком из подворотни. И еще, знаешь, я не раз наблюдала у нее любопытную особенность. В обычном
