умывальник и покрытое слоем пыли зеркало, висевшее рядом с ним. Резная оправа потемнела, потеряв часть орнамента, превратившегося в труху. Но меня заинтересовала вовсе не рамка, а отражающая поверхность, так и манившая взглянуть и убедиться, что это всего лишь мои домыслы, не имеют под собой реальной основы.
С трудом поднявшись на ноги, я направилась к нему, ведомая нездоровым любопытством, а может – страхом, но не дойдя пары шагов, остановилась, вспомнив наказ тётки Софьи по поводу того, что надо меньше совать свой нос, куда не следует.
– Похоже, жизненный урок пошёл тебе на пользу, деточка, – услышала я с порога скрипучий голос хозяйки и, обернувшись, увидела её саму, придерживающую за плечи пожилого седовласого мужчину. Рубахи на нём не было, и широкая грудь, а так же мощные плечи, испещрённые глубокими порезами и рваными ранами, представляли собой настолько жуткое зрелище, что я поспешила отвести взгляд. Мужчина заметил это и усмехнулся.
– Не жди от девчонки многого, Ильинична, – присев на лавку, сказал он. – Родители растили её в тепличных условиях, ограждая от опасностей. Она лишь жалкое подобие той, кем могла бы стать.
– Не говори глупости! Настя – как ивовый прутик: с виду тонкая и хрупкая, а на деле гибкая, подстроится под любую ситуацию. Это у неё в крови. Так что, не суди, Миша, да не судим будешь, – отмахнулась хозяйка, перебирая какие-то пузырьки. – Кстати, посмотрим, каким отцом станешь ты, когда на твоих руках загукают детки – кровь от крови, плоть от плоти, и как ты с них будешь пылинки сдувать, ограждая от всего. А ещё жопку вытирать и сопельки.
– Ничего подобного, – проворчал тот, – я буду с первых же дней приучать детей к суровой жизни.
– Свежо предание, да верится с трудом – фыркнула Ильинична. – Ты просто ещё не знаешь, как размягчается сердце, когда глядишь в доверчивые глазки своей кровинушки.
– А то ты знаешь, – скривился мужчина.
– Знаю, – с горечью ответила старуха, – поэтому и говорю. Так что лучше прикуси язык и не перечь мне, пока не огрела тебя по макушке чем-нибудь потяжелее.
– Прости, – смутился мужчина, поняв, что сболтнул лишнего, – ты никогда не рассказывала об этом.
– Не рассказывала, – кивнула она, – но именно поэтому однажды подобрала в лесу хилого медвежонка, жавшегося к погибшей матери, и вырастила из него вон какого удальца! Конечно, потрёпанного слегка после боя, постаревшего лет так на тридцать-сорок, но всё ещё хоть куда! Ладно, не стоит бередить старые раны. Кстати, о ранах: поворачивайся спиной, пора за них приниматься. Но сначала, выпей-ка это.
Хозяйка протянула Михею мензурку, куда всё это время добавляла по капле из разных флаконов и, судя по тому, как жидкость в сосуде пенилась и выделяла едкий пар, смесь получилась адова.
– А гостье сто грамм не выделишь из своих запасов? – указав на мензурку, казавшуюся в его руке напёрстком, спросил мужчина.
– Выделю, но сначала займусь тобой, – ответила
