так, чтоб не приставали. Никто и не приставал. Верили, что ему худо. И то сказать, человек, которого отпустило Злое море, мог и заболеть, и помереть, никто бы не удивился. Кровоподтек в том месте, где шибануло веслом, и вправду был страшенный. Но болело не шибко. И застывшие ноги отошли, слушались как миленькие.
Обр тихо гордился своей живучестью, но вставать не торопился, благо еду приносили и хлеба давали вволю. Нюська не появлялась. Зато к концу третьего дня заявился староста, уселся на крыльце и завел пространную речь о неком Федуле, который справлял именины и досправлялся до того, что слетел с собственных полатей, крестец зашиб, согнуло всего, а нынче дует обедник[17], самая путина[18], рыба идет косяком, весло воткнуть можно, так оно стоять будет, а Федул гребец был каких поискать, да вот согнуло его, а завтра хошь не хошь в море идти надо, потому что обед-ник дует и рыба прям сама в сети ломится.
Из всего этого Хорт понял, что даром кормить его больше не станут. Уродоваться с веслом вместо незадачливого Федула он не собирался. Стало быть, надо уматывать отсюда. Он согласился, что южный ветер дует как по заказу, согласился и с тем, что без шестого гребца на карбасе никак невозможно, старосту почтительно спровадил и завалился спать как можно раньше. Проснулся, как и хотел, еще до восхода, затянул покрепче завязки на пожертвованной кем-то латаной-перелатаной рубахе, сверху накинул чужую же робу, подогнул рукава, чтоб не мешали. Шапки и обувки у него не имелось, зато имелся нож да сбереженная со вчерашнего дня краюха хлеба. Нож он привязал к поясу, краюху затолкал за пазуху. Припомнил, что всего неделю назад так же собирался, чтобы уйти от Нюськи. Имущества за это время не прибавилось. Хотя теперь у него есть нож. Да и злобы накопилось в избытке. На всех Хортов хватило бы.
Обр потихоньку выбрался из каморы, поглядел на серое море, на десяток больших и малых карбасов, качавшихся у причала, решительно повернулся ко всему этому спиной, подставил лицо мягкому южному ветру и зашагал прочь по единственной улице.
Да и не улица это была вовсе. Так, одно название. С одной стороны растянутые на козлах сети, кочки, низкие кустики козьей ивы, за кустами – дюны в пучках жесткой, ко всему привыкшей травы. С другой – приземистые дома, похожие на пузатые черные лодьи, как попало выброшенные на изрытый оврагами берег.
При домах чахлые огороды. На здешнем песке все росло плохо.
Изгороди хлипкие, две жердины вдоль, десяток потоньше, наискосок. Видно, городили не от людей, а от коз. Коров в Угорах не держали. Хороших покосов не было, а покладистые здешние козы соглашались глодать не только иву, но и сосновые ветки. Сразу за деревней начинался лес, в котором этого добра хватало. В общем, все как в Усолье. Вот только дома похуже, черепичных крыш нигде не увидишь, все кроют осиновой дранью. И почему-то никто ничего не запирает. Так, накинут щеколду, чтоб козы не разбежались. Хорт мог бы в одну ночь обчистить всю деревню. Даже собаки тут… Лохматые, пыльные, ленивые твари. Брешут только от скуки. Не-ет, в родном Усолье не то. В тех же Белых Камнях
Обедник – теплый и сухой дневной юго-восточный ветер.
Путина – время массовой миграции рыбы; сезон, в течение которого проводится интенсивный лов рыбы.
