моих в Городище хорошо продала и решила: ежели я шить стану, от меня больше пользы будет. Вот смотри, я на рукавах такой же узор пущу, только розочки помельче выйдут.
– Что ж ты дома этим не зарабатывала? – удивился Обр, разглядывая не розочки, а исколотые иголкой красные пальчики, натянувшие плотную ткань.
– Так в Малых Солях уже две белошвейки. А подуруше кто закажет?
– Это верно.
– Ты дрался, да?
– С чего ты взяла?
– У тебя лицо в крови, ворот рваный и рукав на честном слове болтается.
– Я не дрался. Я мимо шел.
– Но ведь ты не…
– Не боись, ногами вперед никого не вынесли. Все сами уползли.
– Погоди, я сейчас!
Нюська подхватила свою работу и убежала в дом. Назад она воротилась с любимым лекарством от всех болезней: холодной водой в глубокой миске и чистыми лоскутами.
Обр морщился, строптиво уворачивался от ее осторожных прикосновений. Ему было худо. Только что тело, привыкшее терпеть боль, ничего не чувствовало и вот размякло, расслабилось, все ссадины и ушибы, старые и новые, напомнили о себе, засвербели, заныли.
– У кошки заболи, у собаки заболи, у нашего мальчика не боли.
– Эй, – скривился «мальчик», – ты меня со своей мелочью не путай! Чьи детишки-то?
– Соседа. Он с артелью не ходит. Сам по себе промышляет. В том году жена у него померла. Пятеро осталось, мал мала меньше, а присмотреть некому.
– Угу. Ну, хватит. Я пошел.
– Подожди. Тут еще зашить надо.
– Сойдет.
– Нет. Так не годится, – твердо сказала Нюська и снова убежала, на этот раз за иголкой и нитками.
Обр пригрелся, привалился спиной к теплым перилам. Боль потихоньку отступила, затаилась до времени. По правде говоря, уходить никуда не тянуло, и он позволил Нюське делать все, что хочется. Девчонка возилась рядом, дышала в шею, латала рваный ворот.
Вокруг крыльца снова мелькали ласточки. Огородная зелень пахла по-вечернему свежо и пряно. Кошка вернулась и попыталась взгромоздиться на колени. Обр и не заметил, как задремал. Помстилось, что ласточка скользнула совсем близко. Концом крыла нежно коснулась лба. Последыш Хортов встрепенулся, сел прямо и обнаружил, что Нюскины пальчики копошатся в его волосах, осторожно разбирая спутанные пряди.
– Эй, ты чего!
– Сиди-сиди. Тут опять седина показалась. Я сейчас ее аккуратненько, ножничками. Вот, поешь пока.
Пирог у тетки Костылихи оказался с мясом. Жирный, основательно сдобренный луком. Обр засунул в рот почти половину, с упоением принялся жевать и не сразу понял, что теперь по его волосам робко, но упорно гуляет широкий деревянный гребень.
– Нюська!
– Что?
– Отвали!
– Сейчас, еще немножечко. Вот погоди, я тебе скоро шнурок сплету. Красивый, с кисточками.
– И ошейник с бубенчиками, – фыркнул Обр. –
