пока лысеющий человечек в футболке с трауром под ногтями дурит голову президенту, сидя на заднем сиденье «линкольна», катящего по улице техасского городка.
Расскажу-ка я Джиму Гарденеру. Когда он вернется. Он-то знает, что к чему и что предпринять. Что-нибудь да придумает.
Голос Энни:
– Шикарная идея обратиться за советом к неизлечимому лунатику…
– Он не лунатик. Просто он немного со странностями.
– Ну да, арестованный на последней демонстрации в Сибруке. В сорок пять-то лет. Да уж, странно…
– Заткнись, Энни.
Ей нужно надеть шляпу, если она не хочет получить солнечный удар, она и так торчит с утра на солнцепеке и, должно быть, обгорела.
После ленча Андерсон прилегла отдохнуть… Ей не спалось. Как она ни старалась выбросить таинственный голос из головы, он не унимался. Докопайся, Бобби, все будет хорошо, ну копай же…
Наконец она сломалась и вышла из дома, вооруженная лопатой, граблями и другими инструментами, ей захотелось побыть в тени. Затем что-то побудило ее вернуться к пикапу. Питер сидел на крыльце. Он не спускал с нее глаз, но и не пошевелился, чтобы пойти навстречу.
Андерсон это вовсе не удивило.
Около двадцати минут она стояла перед уже выкопанной ямой, прикидывая, как мало она сделала и какой большой участок ей еще предстоит раскопать. Земляной холм казался таким твердым и плотно слежавшимся, что просто не подступишься… Вот он, загадочный магнит, притягивающий ее мысли… Куча выкопанной вчера земли, коричневой и смешанной с перегноем, все еще оставалась влажной после вчерашнего дождя.
Шагнув в яму, она наступила на что-то шуршащее, похоже, на газету. Да это же не газета, это мертвая птица (воробей). Примерно в двадцати футах от него ворона, нелепо распростершая крылья, как на стенде в музее. Андерсон огляделась по сторонам и заметила тушки еще трех птиц – опять ворона, сойка и пурпурный зимородок. Никаких повреждений. Они просто мертвы. И ни единой мухи, ни рядом, ни на них.
Она выбралась изо рва и бросила инструменты на скамейку. Вокруг стояли лужи. Андерсон остановилась в недоумении, не замечая, что стоит в грязи. Она нагнулась, чтобы рассмотреть гладкий серый металлический предмет, уходящий в глубь земли, что-то вроде края водопроводной обкладки. Что же это такое?
Она дотронулась рукой: вибрация, исходящая от поверхности металла, прошла сквозь ее кожу, куда-то в глубь тела. Затем она исчезла.
Андерсон выпрямилась и положила руки на черенок лопаты, на гладкое, нагретое солнцем дерево. Постепенно она осознала, что не слышит привычных лесных звуков: ни птичьего пения, ни хруста веток подлеска, ни одного шороха – только угрожающая тишина, точно весь лес вымер. В воздухе стояли острые, тревожные запахи торфа, перегнившей хвои, древесной коры и смолы.
Ее врожденный инстинкт, ее второе «я», притаившееся где-то
