формальность соблюдать не лишне.
Иван Ильич ничем не выдал своего отношения к новости, которая больно коснулась и его, и к тому же была возвещена самой Леной. Душа Федора Ивановича напряглась, слушая: не скрипнет ли что-нибудь в ржавом замке, не шевельнутся ли сувальды. Но Троллейбус как будто и не слышал откровенного заявления Лены. Помнил только о тайне, навсегда породнившей его с Федором Ивановичем. И берег ее, показывая всем, насколько он чужд неожиданному гостю и как он решительно несогласен с попытками ввести чужого в эту компанию.
– Я тоже принадлежу к враждебному направлению, – весело гнул свое Краснов. – Можно и принять.
– Мы знаем вас, – заметила строгая девица. – Условие есть условие.
– Прошу вас помнить, товарищи! – резко возвысился голос Хейфеца. – Увеличится число членов – увеличится и основа для опасений. В каждой аудитории, где больше двух человек, может находиться любитель писать доносы. Чем они руководствуются, эти добровольцы, не знаю.
«Он помнит мою ревизию, – подумал Федор Иванович. – Считает меня главным виновником всей беды».
– Действительно. Всю жизнь думаю об этом феномене природы и не могу найти ответа, – сказал кто-то вдали, явно в его адрес. – Это такой же имманентный закон, как и менделевское один к трем…
«Это кто-то с другого факультета», – подумал Федор Иванович.
– Удивительно, – жаловался детский голос Хейфеца, как бы спохватившись и постепенно затихая. – Его, может быть, здесь и нет, он, может, сидит сейчас в ресторане «Заречье» и ест осетрину под шубой… А мы вынуждены строить свою жизнь с расчетом на его присутствие. Чем он держит нас?
– Страхом, страхом, – ответил кто-то, вразумляя.
– Прошу прекратить эти разговоры. Прошу заниматься только тем, чем мы всегда занимаемся, – холодно и спокойно приказал Стригалев. Он, видимо, был здесь главным.
– Товарищи! – наконец заговорил и Федор Иванович, глядя в настороженную тьму. Ему все никак не удавалось вставить свое слово. – Товарищи! Я должен заявить следующее. Я действительно не разделяю некоторых научных концепций. И твердо стою на позициях, занимаемых академиками Трофимом Денисовичем Лысенко и Кассианом Дамиановичем Рядно. – Это он подавал сигнал Стригалеву, что тоже помнит о тайне. – Я действительно принадлежу к другому направлению, но враждебности к вам не чувствую. И я торжественно клянусь вам: поскольку я не считаю ваши занятия опасными, я ничего из того, что увидел и услышал здесь, никому не передам. Ни в устной, ни в письменной форме. Ни в форме намека. Какого бы мнения ни придерживались на этот счет мои единомышленники…
– Мы знаем вас, можно было бы и не вкладывать столько огня в вашу клятву, – сказал Стригалев, давая понять Федору Ивановичу, что тот слегка сбился с нужного тона, что надо резче, четче. – Тем не менее мы не можем разрешить вам…
– Я сейчас же ухожу…
– Пусть досмотрит с нами рулончик, – проговорил кто-то с явной симпатией к Федору
