у тебя дама сердца?
– Нет, – солгал Федор Иванович.
– Не верю, есть. Раз врешь, раз говоришь нет – значит дела у тебя не слишком. Когда они хороши, еле удерживаешься, чтобы не похвастаться. У меня нет сил смотреть на тебя. Я вижу иногда, как ты бежишь по этой улице… По Советской. И в арку… Ничего, не отчаивайся. Знаешь, нужда бывает в таких случаях поделиться. Не бойся, делись. Найдешь во мне понимающего конфидента. Не хмурься, а пойми, Федька. Я, например, был рожден для огромного счастья в семье, а у меня все неудачи, неудачи. Большой накопился опыт по линии неудач, и потому я все-таки угадал твое. Мы идем не по параллельным, а по сходящимся прямым, и впереди нас ждет обоюдная исповедь.
Федор Иванович прижал локтем его руку.
– Да, пожалуй, в чем-то вы коснулись истины. Но я пока не созрел еще для такой исповеди. Скоро, видно, выпью всю чашу до дна. Еще месяц. И тогда прямиком к вам. Реветь.
– Давай, милый, давай…
Но ждать целый месяц не пришлось. И чаша оказалась совсем другой. В середине апреля – там же, в учхозе, в финском домике, – Лена вдруг зашла к нему перед самым концом работы. Бросилась на шею:
– Ты меня любишь?
– Наверно, – сказал он и посмотрел устало.
Не отпуская рук, откинулась, с тревогой посмотрела сквозь очки. Брови сошлись.
– Бабушка права…
– Новые тайны! В чем она права?
Прошлась, повернулась на одной ноге, задумчиво глядя в пол. «Новые иероглифы! Специально для меня!» – подумал он, замирая.
Припала к его груди, глядя вниз, странно трепеща. Он чувствовал этот трепет.
– Ты меня правда любишь?
– Правда. Скорей! Что ты хочешь сказать?
Приложила голову, будто слушая его сердце. Молчала.
– А ты долго будешь меня любить?
– Всегда.
– И никогда не…
– Никогда.
– Смотри же…
И они замолчали оба.
– Паспорт у тебя с собой? – спросила вдруг, строго и прямо посмотрев.
– Нет… А что?
– Ничего. За паспортом зайдем. Вот, смотри.
На ее маленькой ладони лежали два тяжелых золотых кольца.
– Это бабушка нам. Это ее с дедушкой кольца. Подставь-ка палец. Федор Иванович, я тебя страшно, больше жизни люблю и избираю своим мужем. На всю жизнь. Если бы тебя не было, у меня, наверно, не было бы больше никого…
Она даже шмыгнула носом и, сняв очки, вытерла лицо о рубашку.
– И ты мне надень. Вот на этот палец. Вот так. До конца надевай. Поцелуй меня. Молодые, поздравьте друг друга, – вспомнила она чьи-то официальные слова и засмеялась, опять шмыгнув носом. – Ах, Федька, Федька, не мешай, дай я выплачусь. Я не могу остановиться…
Она даже взвыла слегка, усмешка на этот раз не получилась, и она зарылась лицом в его рубашку и зашмыгала, ударяя его кулачками
