не вы лично, но кто-то из ваших. А теперь изображаете.
Я повернулся к ней и наткнулся на свирепый взгляд. Она решила сыграть по-крупному.
– Это серьёзное обвинение, – сказал я, сдерживая голос. – Спроси свои высшие силы, убивал ли я. А если нет никаких высших сил, тогда что остаётся? Повторять чушь за другими? Пересказывать статейки из интернета? Можешь идти. Не задерживаю. Папе привет.
Кэрол выбралась из машин, стащила куртку и протянула мне, но я лишь кивнул: брось на сиденье.
Дверь невесомо щёлкнула. Она выглядела обескураженной, замёрзшей, но всё же храбрилась.
– Отраднов правда не скрывается, – сказала она уже без резкости. – Скорее всего, он даже не знает, что случилось с Эдиком. Он раньше ушёл.
– Куда ушёл?
– Да просто… – она пожала плечами. – Он любит ходить. Скоро летнее солнцестояние. Он так каждый год делает. Ну, что вы смотрите так? У каждого своя жизнь.
– Ладно, – кивнул я примирительно. – Уже кое-что. Куда он идёт?
– Да никто не знает. И связи с ним нет. Я просто знаю, что в эту минуту с ним всё хорошо.
Лёгкие туфли зашуршали к подъезду.
– Спасибо! – крикнула она со ступенек. Дверь чавкнула ей вслед.
Наивная, выдала друга с головой. Знала Кэрол или нет, куда держит путь Отраднов, но теперь это знал я. В ночь с 21 на 22 июня все городские сумасшедшие, шаманы, проповедники, паганы и шерпы со всего Урала собирались в единственно возможном месте – в Аркаиме. Там проходит энергетическая ось мира, там небо слипается с землёй, там излечиваются болезни и люди сходят с ума от просветлённости. Я готов был спорить на «Мазду», что Отраднов стремится именно туда.
Утром на парковке заводоуправления я столкнулся с Подгорновым. Он, должно быть, караулил меня, встав в распор в узком проходе между машинами:
– Ты что позволяешь? – проговорил он тяжёлым голосом. – Я в твои дела лезу?
Место было людное. Мне не хотелось собачиться с Подгорновым на виду у подчинённых.
– Остынь, – ответил я негромко. – В кабинете всё решим.
– Я в твои дела лезу? – повторил он, и краснота расползлась по его щекам. Он чувствовал свою правоту и мою слабость, иначе бы не решился на этот спектакль.
С Подгорновым нас сталкивала не только конкуренция служб, но и разница во взглядах на жизнь. Бывший артиллерист Подгорнов за двадцать с лишним лет службы дорос только до майора, но на «Чезаре» вёл себя, как генерал. Он принёс с собой культ военной дисциплины, в котором, на мой взгляд, было больше самолюбования, чем реального порядка. Он строил подчинённых и отдавать им приказы лающим голосом. Иногда он смягчался и проявлял почти отеческую заботливость, подражая, видимо, кому-то из кумиров прошлой военной жизни. Он любил вспоминать те годы, когда люди были совсем другими: послушать Подгорнова – так сплошная белая кость. Но по большей части Подгорнов был импульсивен и груб, но его подчинённые видели в этом признак силы. Безопасность в его представлении обеспечивалась
