стало с ним, я знал. И в этом еще предстояло разобраться.
Я оказался на Зеленой. На углу, где раньше был бакалейный магазин Манушака, стояло то же здание, но уже желтое. Вывеска «Бакалея-Гастрономия» исчезла, теперь это был «Sоny & Panasonic», а за стеклом вместо бутылок с лимонадом, которые раньше стояли на выцветшей желтой бумаге, высились штабеля телевизоров и видаков. В конце улицы, далеко отсюда, был железный забор, а за ним – пустырь, покрытый бурой травой, повергающей всех в уныние. Узкая сырая болотистая полоса – здесь все мы могли как будто исчезнуть, а потому делать, что заблагорассудится. Во всяком случае, я привык бывать там, и некоторые другие тоже. Но потом у Лерочки Марочкиной появились штаники, и она стала брать по пятачку за просмотр в кустах в паре с Кристинкой, которая стояла на стреме. Олег никогда там не был, но знал об этом развлечении, и когда я приходил домой, он читал свой «Моделист-конструктор» и не заговаривал со мной. В этих случаях я чувствовал себя ужасно. Иногда он так долго выдерживал молчание, что мама приказывала ему идти умываться и ложиться спать.
Он закрывал журнал и, не глядя на меня, поднимался в спальню. Когда я входил в темную комнату, то знал, что он не спит и думает обо мне. Я подолгу не мог заснуть, лежал, затаив дыхание, но все равно чувствовал, что мысли обо мне не покидают его.
Я шел по Зеленой. Дойдя до ее конца, я увидел все тот же забор и знакомый цвет травы, но болото исчезло. На его месте построили небольшой цех – желтый кирпич стен и звук постоянно работающего токарного станка.
Я нашел сорок восьмой дом. Окна, естественно, были зашторены, но н прихожей горел свет, который через матовое стекло освещал цветы и кустарник под окном. Я открыл дверь.
Стены, по-видимому, только недавно оклеили новыми обоями, на которых были изображены крабы, рыболовные сети и бесхитростные рисунки яхт – все в зеленых и коричневых тонах. Он пристроил новую деревянную лестницу на второй этаж, а вровень с ней развесил картины. Хорошо вписывался в интерьер темно-красный палас в холле и на ступенях. Свет шел от выполненной под старинную медь многорожковой люстры.
Я зашел в гостиную. Вместо печки в ней теперь стоял стильный камин, а по обеим его сторонам он поставил по шкафу. С одной стороны стоял телевизор, аккуратно установленный в небольшом открытом отделении шкафа вместе с фотографиями в рамках, вазами для цветов и фруктов и другими безделушками. В другом отделении были аккуратно сложены газеты с теле- и радиопрограммами. Второй шкаф предназначался для книг. На нижних полках лежали журналы по моделированию, а выше стояли книги: собрания сочинений Толстого и Горького соседствовали с бакинским многотомником Чейза, а потрепанный Хэм, за которым папуля ночь простоял во время подписки, простыл, промок и заболел, мирно уживался с Конан-Дойлем.
Были там и детективы со шпионскими романами, многие из которых были братом собственноручно перепечатаны на пишущей машинке: Виктор Каннинг, Алистер Маклин и Ян Флемминг. Кроме того, там были пластинки: Эрик Клэптон, «Битлз», парочка «роллингов», излюбленные джаз- и рок-группы: «Кровь, пот и слезы», «Чикаго».
Его
