на бутон розы. Лицо Биргит напоминало картофелину. Иногда, в самом мрачном настроении, она думала, что Бог, должно быть, собрал всё, что осталось от решительности Иоганны и очарования Лотты, и слепил её, Биргит.
Её волосы были цвета грязного снега, цвет лица – ненамного приятнее, глаза, хоть и голубые – крошечные, «как изюминки в пудинге». Так со злорадной злобой сказала о ней одна из учениц воскресной школы. Когда она не улыбалась, она казалась такой мрачной, что прохожие на улице просили её не хмуриться: «От твоего взгляда молоко скиснет!» Биргит и не хотела хмуриться, но когда она улыбалась, ей казалось, она выглядит жалкой и отчаявшейся, а порой просто умалишённой. Выхода не было.
Её таланты были такими же скромными, как внешность. Биргит ничем не примечательна, заявила одна из монахинь в школе, печально покачав головой. Она прилично разбиралась в необходимых областях – чтении, письме, арифметике, истории, – но ничто никогда не возбуждало ее воображение, и у неё никогда не было причин выделяться. Её не выбирали для участия в спортивных состязаниях, она не играла сольных и главных ролей в рождественских концертах или пасхальных спектаклях. Она могла петь, пожалуй, не хуже Иоганны, но по сравнению с чистым, как трель жаворонка, голосом Лотты её пение было, как и многое другое, просто приличным, но уж точно не примечательным.
Зажатая между двумя сестрами, каждая из которых выделялась по-своему, Биргит рано поняла, что ей придется много работать, чтобы оставить хоть какой-то след. В восемь лет, наблюдая, как отец чинит позолоченные каминные часы, она решила, что посвятит себя тому, чем он занимался, – часовому делу.
Профессия давалась ей нелегко, возиться с таким количеством крошечных, разрозненных деталей было сложно, она часто путалась, и только из-за её неподдельного интереса отец позволил ей стать его ученицей, когда ей исполнилось шестнадцать. Потребовалось много знаний и сосредоточенности, чтобы разобраться, как шестерни и колеса работают в идеальном балансе и изысканной гармонии; как энергия пружины, высвобождаясь, вращает колёса, как они толкают маятник, он продолжает качаться благодаря гравитации, а стрелки часов отсчитывают время.
Теперь часы изготавливались по большей части на фабриках, к большому неудовольствию отца, и он специализировался на ремонте часов, особенно старых, разбирал их, чтобы заменить колесо или пластину или починить заклёпку. На восемнадцатый день рождения отец с большой гордостью подарил Биргит набор собственных инструментов – штангенциркуль, напильники, плоскогубцы, ножовку, кернер и клепальный молоток, всё в кожаном футляре. Правда, Биргит втайне надеялась, что он мог бы добавить «и дочь» к вывеске «Часовщик Эдер» на маленьком магазине, но он этого не сделал, а у неё не хватило уверенности предложить.
Впрочем, ладно – ей было достаточно и того, что она могла работать вместе с ним. Ей нравилось трудиться бок о бок, молча, если не считать редких замечаний о том, чем они занимаются. Посмотри на этот механизм, порой говорил отец. Или: видишь,
