магазина, где они репетировали, чтобы не тревожить отца, страдавшего жестокими головными болями с тех пор, как почти двадцать лет назад, в битве при Оршове, в него попал румынский снаряд.
– Биргит… – начала было Лотта, и в её голосе зазвучали встревоженные нотки. Она попыталась остановить сестру, но самая старшая, Иоганна, покачала головой:
– Пусть идёт. Ты же понимаешь. А я иду одеваться, – и она быстро вышла из комнаты вслед за Биргит и направилась в комнаты. Лотта, чуть слышно вздохнув, поплелась за сестрой, продолжая напевать, но на этот раз её никто не поддержал.
В кухне их мать, Хедвиг Эдер, возилась с пирожными, повязав фартук поверх лучшего своего платья, какое надевала только по воскресеньям. Хотя она прожила в городе двадцать три года, до этого она ни разу не посещала ни одного из мероприятий Зальцбургского фестиваля, если не считать бесплатного спектакля на соборной площади, ради которого даже крестьяне спускались с гор. А сам фестиваль проводился по большей части для состоятельных отдыхающих и туристов, приезжавших на один день из Вены, Берлина и даже из дальних городов – искушённых людей с быстрыми автомобилями, лукавыми голосами и скользкими манерами – или, по крайней мере, такими их считала Хедвиг. Модники – так называли их зальцбуржцы, и в этом слове слышался то ли трепет, то ли презрение, а может, и то и другое.
Её супруг, Манфред, стоял в дверном проёме кухни, тоже в лучшем своём наряде – поношенном костюме из шерстяного твида. При виде посыпанных сахаром пирожных с кремом, аккуратно разложенных на блюде, он улыбнулся.
– Ах, Прюгельторте, – радостно воскликнул он, – мои любимые. – И он наклонился, чтобы поцеловать жену в щёку; смутившись, Хедвиг отодвинулась в сторону.
– Мне кажется, я видела мышь, – сказала она, накрывая пирожные сеткой. – Придётся вновь вызывать человека.
Он с нежностью смотрел, как она суетится в кухне, переставляя с места на место то чайник, то тарелку, не глядя ему в глаза.
– Хедвиг, здесь нет мышей, – наконец ласково сказал он. Она пожала плечами.
– Мне кажется, я видела.
Вновь улыбнувшись, Манфред обнял её за талию.
– Ты слишком беспокоишься.
– С чего бы мне беспокоиться? Это ведь не я буду петь.
– Всё равно.
Хедвиг отодвинулась, потому что хоть и любила мужа, её порой раздражала его излишняя пылкость.
– Всё у них будет хорошо, – убеждал Манфред, пока она продолжала сновать туда-сюда по кухне. – Главное – не победа, а опыт. К тому же это не сцена Фестшпильхауса, а просто любительский конкурс в ресторане, только и всего. Давай просто наслаждаться сегодняшним днём.
Хедвиг не ответила, потому что понимала – наслаждаться у неё не получится, как бы она ни старалась. Но она всё же рассеянно улыбнулась мужу, понимая, что он-то уж точно получит удовольствие, подошла к маленькому потрескавшемуся зеркальцу у двери и стала приводить в порядок волосы. Хоть она и была дочерью простого
