но стараясь сдерживаться, я притворился, будто ничего не заметил. С пересохшим ртом и колотящимся сердцем я поднялся вслед за майордомом на невысокий помост, где стояли два изящных кресла с высокими спинками, оба пустые. Позади них перегородка во всю высоту зала отделяла его от помещений, служивших, видимо, личными покоями графини.
Услышав за перегородкой детские голоса, я навострил уши. Заговорила женщина. Девочка – Изабелла – громко возразила. Женщина взяла резкий тон. Затем настала тишина. Мой страх вырос еще на одну отметку. Я собрался с духом и помолился Богу. Все будет хорошо, сказал я себе.
Предупредив меня взглядом – «стой на месте», – майордом направился к двери в перегородке, постучал в нее. Женщина ответила, и он вошел, прикрыв за собой дверь. Вскоре он вернулся, и по его уже знакомому презрительному взгляду я рассудил, что графиня не замедлит выйти следом.
Дверь открылась. Появилась женщина в сопровождении трех служанок. Майордом объявил по-французски о выходе графини Ифы. Воцарилась тишина, все головы повернулись в сторону помоста. Я понимал, что пялиться нельзя, но ничего не мог с собой поделать.
В то время Ифа насчитывала тридцать одно лето. Лучшие ее годы, надо думать, остались уже позади, но у меня от усевшейся напротив женщины перехватило дух. Все мысли о ней как о враге рассеялись как дым. Я пожирал ее глазами. Длинное платье из зеленого шелка переливалось при каждом движении, оттеняя темно-рыжие волосы, убранные под тончайшую золотую сетку с драгоценными камнями. Гибкую талию обхватывал пояс из того же благородного металла, на груди сияла брошь с кроваво-красным рубином.
Услышав возмущенное шиканье, я оторвал глаза от Ифы. Майордом яростно жестикулировал, указывая, что мне следует поклониться. Похолодев, я сделал поясной поклон и сказал по-ирландски:
– Тысяча извинений, госпожа.
– В Ирландии не учат больше хорошим манерам?
Ифа тоже говорила на ирландском. Тон был мягким, но под ним угадывался металл.
Смутившись, молясь о том, чтобы она не заметила моего вожделения, я поклонился снова. За спиной слышались смешки. «Chien», – произнес чей-то голос. «Ирландская собака», – сказал кто-то другой. Щеки мои стали пунцовыми.
– Учат, госпожа, – ответил я. – И я напрочь о них забыл. Умоляю простить меня.
Улыбка коснулась ее глаз, обворожительно-зеленых.
– Ты прощен. Если то, что мне рассказали, правда, неудивительно, что соблюдение придворного этикета должно волновать тебя меньше всего. – (Не зная, что ответить, я промолчал.) – Ты Фердия О Кахойн, из Кайрлинна, что в Лейнстере, препорученный заботам моего сына в залог доброго поведения твоего отца?
– Да, госпожа.
– Обещание будет сдержано?
Удивленный, я припомнил наказ отца: никогда не склоняться перед англичанами. «Я тоже не буду, – сказал он, подмигнув. Заметив мою тревогу, он продолжил: –
