Оно не было бы сердцем, если, беззащитно предавшись обрушившемуся на него потоку, не изливало бы жизни, извлекая ее из своих неисчерпаемых запасов, забыв обо всем на свете в ликовании этого излития. Каждое сердце опьянено кровью, опьянено настолько, что единственное, что занимает его – вновь и вновь пускаться в свой нескончаемый танец. Дикая страсть пожирает его; неутомимо отбивает оно ритм любви, так, что отзвук его тиранического биения даже во сне пронизывает тело и проникает до последних его членов. Сердце и жизнь, сердце и источник, сердце и рождение – все это едино, и когда было дано сердцу время думать о борьбе и защите? Когда члены человеческого тела отказывают и подлежат искушению смерти, именно сердце поддерживает жизнь в том, кто уже потерял сознание. Он должен защитить себя, он должен победить пришедшего извне врага, и безоружное сердце дает ему силы, извлекая их из своих пылающих глубин. Всякая война насыщается сердцем, но само сердце есть мир. Всякая сила исходит из сердца, но само сердце есть бессилие. Всякое здоровье изливается из этой неустанно кровоточащей раны.
Каждое сердце беззащитно, ибо оно есть источник; поэтому любой из врагов целится в сердце. Здесь вместилище жизни, и здесь ее можно ранить. Здесь возникает она, возникает из бездны небытия, во всей своей юной наготе. Здесь можно прикоснуться пальцами к бьющейся артерии бытия, и здесь собственными глазами можно видеть чудесное его возникновение. Красная на красном, распускается роза жизни, и взор погружается в нее, погружается в тайну перворождения. Все излучается из этой порождающей сердцевины; когда излившаяся отсюда кровь, потемневшая и утомленная после долгого и извилистого пути, возвращается по артериям назад и вновь проникается пульсом первоисточника, дремотная теплота ее все еще несет в себе отзвук начала. Каждая из тайн жизни начинается в сердце; тяжело груженные тайнами, уходят корабли из гавани, уплывая вдаль по волнам крови. Но то, что они привозят с дальних островов, то, что нашептывается на ухо по возвращении к первоисточнику, – может ли это быть чем-то новым, чем-то более живым, чем сама жизнь? Жизнь повествует о себе самой, говорит неумирающими ритмами сердца; сон ее и явь, входы и выходы, начала и концы – все это становится жизненным законом всей плоти.
Итак, Слово явилось в мир. Вечная Жизнь обрела Себе место в человеческом сердце. Она решилась жить в этом колышущемся шатре и пошла на то, чтобы позволить ранить Себя. Смерть была, таким образом, делом решенным – ибо источник жизни беззащитен. В вечной Своей крепости, в Своем недоступном свете, Бог был неуязвим, а стрелы греха отскакивали от стен Его твердыни, как будто бы их выпустили из игрушечного лука. Но вот, Бог в доме Своего Сердца, и как легко теперь настичь Его! Как нетрудно причинить Ему вред! Легче, чем человеку: ибо человек – не только сердце; это кости и суставы, это тугие мускулы и огрубевшая кожа. Чтобы ранить человека, поистине нужно иметь злые намерения. Иное дело сердце: что за прекрасная мишень! Что за
