на свете пока хватает. Ты сготовь что-нибудь. Гости будут. Огурчиков из погреба достань, то да сё… понимаешь? – и направился к калитке. – Вернусь вскоре.
Окраина у лесхоза разрослась просторными домами из бруса и шлаколитья, с крашеными фасадами и аккуратным штакетником. Закрывая калитку, Фёдор не раз отмечал, что дом стар, рублен дедом-старовером из ближнего к селу кедрача, он жался к новым соседским, большим и просторным, смотрел на мир чистыми стёклами окон на выцветших стенах, омытых ливнями, пропитанных морскими туманами. На Фёдора наплывала тоска. Хоть и привёл в порядок опустевший было дедов дом, а надо бы не хуже, чем у людей, просторный, из бруса, под вагонкой поставить. Гараж добротный залить, а в него вместо старого отцовского «Запорожца» новенькую «Ниву» загнать. Набухал Фёдор от мыслей и желаний, как фасолина перед тем, как пустить корень. «Ничего, – думал, – обживусь. Главное – зацепиться, а там и в рост пойдём».
На обочине дороги, у своего палисадника, сосед Ломакин, налегая на гнутые рога потёртой бензомоторной пилы, резал брёвна на дрова.
– Бог в помощь! – поприветствовал Фёдор и кисло улыбнулся, как откусил от незрелого яблока.
Пётр Иванович поднял голову со сбившейся набок шапкой, из-под которой выглядывали слипшиеся от испарины седые стриженые волосы, брезентовой рукавицей вытер лоб, ответил по-детски ясной улыбкой.
– Бог-то Бог… да будь сам не плох, – хозяин у ворот заглушил тарахтевшую бензопилу, поставил её на кедровое бревно, из сердцевины которого высыпалась ржавая труха. Деревенская тишина заполнила улочку.
– Ты своих-то не выставил пчёл ещё? Загубишь, Фёдор! Мои давеча в тихий день хорошо облетались.
«Обошёл, на хромой козе обошёл, старый чёрт», – проглотил Фёдор комок, подступивший к горлу, разглядывая крупное лицо соседа в щетине, взятое в мелкую ячею сети, какую набрасывает на человека возраст.
– Ну, и слава Богу! – ответил он в тон старику, отмечая, насколько тот сдал за последнюю зиму.
– Папка!.. Сколько тебя звать! Завтрак стынет! – звонко донеслось из приоткрытой двери просторного дома.
На резном крыльце веранды показалась Лена. Её волосы, перехваченные двумя яркими заколками, спадали волнами на плечи, пушились от ветра. Выскочив в лёгком платье, облегавшем фигурку, она ёжилась от холода, обнимая плечи голыми руками, ногти впивались в белую после зимы кожу, казалось, она вот-вот задрожит, как осинка от ветра. У калитки увидела соседа, скрытого сперва раскидистым кустом сирени, перед уходом в армию посаженным им, Федей, на память, и осеклась на полуслове. Перехватив ясный взгляд её голубых глаз, Фёдор почувствовал себя неловко, они оба избегали случая оказаться рядом. Он заторопился. «Николай не подведёт, – в сердцах шептал сам себе, не отдавая отчёта, на что и кого злится, – Басаргин свой в доску. Среди ночи позовёшь – пойдёт, ломаться не станет».
– Схожу за подмогой, сегодня выставлю! – кивнул соседу и направился по гравийной улице к дому родственника.
