выдохнула принцесса.
– Халиф Мансур Насир-уд-дин Надир хан Кули хан дуранийский, принц и король Персии. Принц Персии, чьи отцы сражались у Фейхоо пятьсот лет назад, – кричал глашатай, – шах Хорассии и Азербайджана, хан Кизилбаши и…
– Ах! Земзем! Посмотри на него! – воскликнула Зобейд, пока глашатай продолжал перечислять грандиозные титулы. – Разве он не похож на свинью… с его толстыми, розовыми щеками… толстым, розовым носом-кнопочкой… его коротким, круглым телом? А его маленькие усики! Это же в точности вьющийся свиной хвостик…
То было нелестное, но правдивое описание. Ибо, несмотря на своих жестоких предков, этот принц Персии променял их удаль на удовольствия пиршественного стола и проявлял доблесть, управляясь со сталью, только разрезая сочные бараньи суставы; его не интересовали головы врагов; древние арабские хроники рассказывают, что требовалось трое сильных мужчин, чтобы поднять его на трон, и семь ярдов ткани, чтобы сделать платок для его огромного живота.
«Его ужин, – говорилось в древней хронике, – состоял из гуся, фаршированного уткой, фаршированной курицей, курицей с перепелом, перепелом с голубем, голубем с жаворонком и жаворонком с устрицей. Его жажда была достойна шотландских варваров, о которых наши путешественники слагали фантастические сказки. Он выглядел, по мнению обычного наблюдателя, как огромный воздушный шар, наполненный семьдесят раз по семьдесят фунтов жиром и колыхающейся плотью…»
Заявление, с которым Зобейда согласилась.
– Воздушный шар! – воскликнула она. – Ах… он толстый и крупный, как будто питался салом! Ах… Аллах… сделай так, чтобы это гора жира не тронула мое розовое дерево!
Но опасность этого была невелика. Даже если бы принц этого пожелал, даже если бы он знал о пророчестве предсказательницы, его огромный вес не позволил бы ему нагнуться с паланкина и дотронуться до ароматного розового дерева.
– Слава Единому Аллаху! Он не коснулся розового дерева, – воскликнула Зобейда, пока без ее ведома Лесная Вода, в проницательный разум которой проникла некая идея, выскользнула из комнаты по тайной лестнице в сад, где через несколько минут, пряча лицо под вуалью, смешалась со свитой Чам Шенга, монгольского принца, который как раз в это время въезжал на территорию дворца с помпой и церемониями.
Чуть ранее в этот день она встречалась с монголами. Ибо ее душа горела от ненависти к арабам, мусульманам, которые поработили ее, и она желала и надеялась, что Чам Шенг, ее земляк, женится на Зобейде и после смерти халифа раздавит Багдад под монгольской пятой.
Сие желание, между прочим, совпадало с желанием самого Чам Шенга.
Он во всем отличался от принца Индии и принца Персии. От последнего, со всем его нелепым видом и неприкрытой чувственностью, с какой-то мягкой, простодушной любезностью, и первого, с его решительным, богоподобным благородством. Но монгольский принц был вполне земным; он
