такое?
– За последние семьсот лет – никто. О чем тебе было бы известно, прочитай ты Макиавелли. – Ее голос становится мягче. – Но сейчас мы говорим об отце. Думаешь, он…
На миг она замолкает, а после шепотом произносит волшебные слова:
– Сэнсэй Норико.
Мы уходим в ванную, где включаем на полную мощность все краны и заполняем комнату горячим паром на случай, если в воздухе витают песчинки шпионской пыли. Какое-то время ждем, наблюдая за тем, как запотевает поверхность зеркала.
Сэнсэй Норико была наставницей Рафи по этикету. Она научила мою сестру всем изысканным тонкостям, которые мне были не нужны: как правильно есть, как обмахиваться веером, как вести себя на чайной церемонии. Обо мне она ничего не знала.
Однажды, когда нам было по девять лет, Рафи заявила, что мой реверанс никуда не годится и над ним нужно как следует поработать. Поэтому на один-единственный урок я притворилась ею.
Но у Норико был идеально наметан глаз на движения, так что она сразу поняла, что со мной что-то не так. Женщина уже хотела позвать старшего преподавателя Рафи, и это только добавило бы нам проблем. Поэтому я призналась ей, кто я и что я.
За нами явно наблюдали, потому что после этого случая сэнсэй Норико больше на занятия не пришла.
Только в двенадцать лет мы с Рафи сумели произнести вслух предположения о том, что же могло с ней случиться. С тех пор слова «сэнсэй Норико» напоминали нам о том, как опасны наши секреты.
Как только комнату заполняет густой пар, Рафи наклоняется ко мне и шепчет:
– Вдруг он с самого начала, когда мы только родились, это задумал? Решил все это время прятать тебя, на случай если ему понадобится гарантия для сделки?
Меня охватывает дрожь.
Судя по новостным каналам, вещающим за чертой нашего города, люди все время гадают: наш отец планирует все свои поступки либо действует спонтанно и придумывает на ходу. Никто не может предугадать его следующий шаг, потому что он делает то, чего не стал бы делать ни один другой человек.
Как, например, эта идея с заложником. Или со мной.
Но Рафи наверняка ошибается.
– Это все из-за нашего брата, – тихо говорю я. – Ты же знаешь.
Она отводит взгляд и всматривается в пелену дыма.
Еще до нашего рождения, когда свободомыслие только-только начало распространяться по миру, наш отец был обычным политиком. Но даже тогда некоторые уже считали его опасным.
Нашему брату, Синену, было всего семь лет. Однажды некто – кто именно, так и не удалось выяснить, – похитил его в надежде вынудить отца оставить должность в Совете. Но тот отказался, и больше Синена никто не видел.
Вот поэтому он воспитал меня двойником – последним защитным оплотом в борьбе с людьми, которые ненавидят нашу семью.
– Об этом я и твержу, – говорит Рафи. – Что, если папа воссоздает ту самую ситуацию? Когда в чужих руках оказывается
