из беспомощной овечки тигра, так что теперь приготовься услышать рык!
– Если бы хоть одни твои отношения продлились больше восемнадцати месяцев, может, тогда ты бы еще могла указывать, как мне жить!
Габи содрогнулась. Анна понимала, что этот удар был ниже пояса, понимала, что ей будет ужасно стыдно, когда она успокоится, но Габи нужно было остановить, нужно было, чтобы она поняла.
Пора положить конец урокам итальянского, крафтовым украшениям и сальсе. И всем этим джереми. Потому что Анна знала: если сейчас она не сможет за себя постоять, их вереница будет только расти. Пора было дать Габи понять, что не сможет она взять и каким-то чудесным образом оправиться от потери Спенсера, если научится спрягать глагол «essere» или отточит до совершенства «боковой шаг». Она никогда от этого не оправится.
– Так что хватит мне талдычить, что надо двигаться вперед! Ты не знаешь, о чем говоришь. Ты не понимаешь! И не поймешь, пока сама не пройдешь через это!
И, не оставляя Габи ни шанса вставить хоть слово в свою защиту, Анна повернулась и решительно зашагала к воротам. К счастью, они были не заперты. Она бы не выдержала, если бы пришлось пробираться сквозь всю ту толпу в доме.
«Тебе бы не хватило духу обернуться и увидеть, что Габи осталась стоять и тихо глотать слезы», – поддел ее голосок в голове, но Анна заглушила его, рванув на себя дверцу ворот и захлопнув ее за собой так, что раздался грохот щеколды. Затем она проследовала в тупичок, где припарковала свою машину, забралась внутрь и уехала домой.
Глава 3
Вернувшись домой, Анна не стала включать свет. Прямиком по лестнице она направилась в спальню. Электронный будильник на прикроватном столике показывал одиннадцать тридцать шесть. Она поспешно отвернулась.
Если на него не смотреть, тогда не увидишь, как числа будут увеличиваться и в конце концов превратятся в пугающий ряд нулей. А если она их не увидит, можно считать, что их и нет. Полночь была порогом, который ей переступать не хотелось. Не только сегодняшняя, нависавшая над ней грозной тенью, а вообще, каждая полночь. Каждый день без него был невыносим.
Анна придумала небольшие ритуалы, чтобы с их помощью переживать дни и ночи, и сейчас ей срочно требовался один из них. Она подошла к гардеробу Спенсера. Бросив сумочку на пол, она взялась за ручки и распахнула дверцы. Все его костюмы и рубашки висели ровно там же, где он их и оставил. Она знала, что это жуткий стереотип, но она не могла заставить себя их выбросить или отнести в комиссионку.
Со вздохом она потянула за рукав первой попавшейся рубашки, поднесла его к лицу и втянула носом воздух. Его запах давно выветрился, хоть она и не думала их стирать. Однако, проделывая этот ритуал, она всякий раз силилась вспомнить, каким же он был на самом деле. Раз от раза это становилось все сложней.
Спенсер бы посмеялся над ее сентиментальностью. Впрочем, он бы мог посмеяться надо всем, все мог обратить в шутку. Ее это столь же привлекало, сколько бесило. Он и ее признание ему в любви умудрился обратить в шутку.
Тем
