словно зависают на пике убийственной траектории. А потом они несутся вниз, к складам и аэродромам, заводам и мостам, улицам и площадям, и завывают в полете. И наконец встречаются с поверхностью, где в адском фейерверке из пламени, осколков добротного немецкого металла, российского гранита, земли, кирпича и бетона разрывают в клочья людские тела. И забирают одну за другой беспомощные, слабые, такие беззащитные жизни.
Ветер с размаху швыряет льдинки в лицо офицеру, который поднимает воротник серой шинели, отворачивается и злобно кричит на побледневшего от холода вахмистра:
– Вы уснули? Быстрее, быстрее! Ужин остынет, еще десять залпов! И поправку на ветер, опять вы мажете к чертям! Сколько мне учить тебя?!
– Иди поешь, Ганс! – Подошедший военный в такой же офицерской шинели и в шапке с наушниками весело ухмыляется и хлопает артиллериста по плечу. – Сегодня хорошая жратва, и шнапс прекрасный. Славянские ублюдки все равно подохнут от голода. Сегодня или завтра, не все ли тебе равно? Они там в любом случае подохнут, и без нашего обстрела. А вот ужин твой остынет. Иди, я сменю.
– Пока они сдохнут, мы тут перемерзнем! – Ганс не принимает шутки и продолжает орать на вахмистра: – Куда ты крутишь, свинья собачья? Против часовой стрелки крути, против часовой!!! Порывы с северо-запада!
Ветер несется дальше, доворачивает к северу, и вот перед ним расстилаются сначала пригороды, а затем и руины огромного города. Все там покрыто снегом, и, кажется, ни одного дымка не поднимается от полуразрушенных домов – кроме мест, куда упали снаряды и где начались пожары. Это царство смерти. Только трупы на улицах отвечают резким порывам ветра неизменным оскалом провалившихся глаз и щек. Да гудят, раскачиваясь, оставшиеся без живительного напряжения уцелевшие кое-где провода.
И все же в городе есть жизнь. Тут и там, в остатках домов, в бомбоубежищах, в выстуженных корпусах заводов, у огневых точек зенитной артиллерии, у прожекторов и аэростатов, за штурвалами редких самолетов продолжают жить, трудиться и бороться сотни тысяч людей – голодных, измученных, потерявших представление о времени… Упрямых, стойких и спокойных. У них есть только одна возможность выжить: бороться до конца.
Ветер проносится над замерзшей Невой, кружит столбы снега у Ростральных колонн, а потом остервенело вцепляется в крышу длинного ангара недалеко от устья Черной речки. Той самой, где на сто с небольшим лет раньше получил смертельную рану великий поэт. Той самой, что видела первых авиаторов страны в небе над собой в начале двадцатого века.
Ангаров несколько. Они стоят рядком на краю пустого, занесенного снегом и покрытого кое-где воронками от разрывов летного поля. Ветер, резвясь, снова поднимает вверх ледяную пыль и, покрутив, бросает ее на маскировочные сети. Под сетями таятся несколько самолетов, спрятанных в укромных местах и незаметных сверху.
Ангар ветру мил не особо: огромные
