слышу.
– Ладно, хорош языком трепать, все равно смысла никакого.
Довольно долго работаем, не открывая рта. Неприятная тишина, будто вокруг колышутся обледеневшие лохмотья. Приди в голову слова, что помогли бы избавиться от мерзкого чувства, произнес бы немедленно. Но нет, ни одного толкового слова. Вынимаю из кармана папиросы и закуриваю.
– Папиросы «Единство»[25]! – кручу в руке коробку. – Единство. Так что все-таки имеется в виду – единица измерения, боевой отряд, или, может быть, нерушимое единство курильщиков всего мира? Ты, папиросина, лишь мелкая единичка.
– Что ты сказал?
– Да так, дурачусь. Думаю о единстве народа.
– И до этого было хреново, а теперь и подумать страшно. Коммунисты расколют народ, разжигая взаимную ненависть. Обиженные на Улманиса, оскалив зубы и размахивая красными тряпками, уже бегают по городу. Как бы до поножовщины не дошло.
– Не пугай.
– Тебе нечего бояться. Чистый и невинный, как ангел, только нос в краске.
– А тебе?
– Знаешь, об этом я тоже думал… и придумал. Может, и не так страшен черт, как его малюют. Таких вояк, как я… да вся Латвия такая! И кому придет теперь в голову старое ворошить? Нужно успокоиться и красить себе дальше. Ты тогда верно сказал, помнишь?
– Не-а.
– Ну, что мы простые ремесленники… или трудовой народ. Что-то такое.
– Да? Может, и сказал, не помню.
– Сказал, сказал. Так что спокойно зарабатываем на хлеб и не наступаем на грабли. Пока никто не призывает к народному восстанию, остаемся на своих местах и в грызню не ввязываемся.
– Думаешь, будет народное восстание?
– Об этом тоже ночью думал. Мне кажется, должно быть. Не может быть, чтобы все, кто хотел бы красным дать по мордасам, вдруг испарились.
– И ты бы пошел? Смог бы опять кого-то… – я осекся. – Прости, я не хотел.
– Ничего, – Коля подтачивает нож для нарезания обоев. – Кто знает, может, мне именно это и нужно. Смыть старую кровь новой.
– Погоди, Коля… разве ты сможешь краску смыть краской?
Коля не сразу отвечает, потом делает шаг ко мне и хлопает по плечу.
– Ты прав. Так оно и есть – вроде и гроза в тебе вскипает, а рука не поднимается! Тяжело.
– Да… ну, поживем – увидим, что да как… будет народный бунт – хорошо, но пока мне хочется обойтись восстанием других.
– Каких – других?
– Ну, тех самых, – на ум приходят строчки Чака. – Когда закат увянет розой алой, и улицы во тьму уйдут опять, вооружен своей пацанской палкой, иду для сердца радостей искать…[26] Вечером увижу свою подругу. Вот так!
– Матис, не морочь мне голову!
– Я- что? Не обращай внимания, я так, просто дурака валяю.
– Что теперь будет?
– Пришла пора учить русский язык, – говорит мама. – Почитай что-нибудь,
Слово «Vienība» в латыш, яз. имеет несколько значений: единица, единство, отряд.
Строки из стихотворения Александра Чака «Мои вечерние радости».
