свою совесть, она снова села за телефон и набрала Павлика. Номер не отвечал. Читать больше не тянуло, – надоело! Конечно, красивые истории описывал этот господин Дюма, но как далеко это от жизни теперешней! Да и от тогдашней, наверное, тоже. На то они и писатели, чтобы людям головы дурить. Наверняка пишут одно, а поступают по-другому, да ещё и пишут то, о чём представления не имеют. Ну разве мужик способен проникнуть в чувства, которые обуревают женщину? Да никак! Анжела вышла на балкон, вдохнула свежего воздуха, вытянула руки вверх и отвела их в стороны: «Красота! Денёк что надо!» Она достала из укромного местечка, между отцовскими деревяшками, початую пачку «Стюардессы» и зажигалку. Закурила. Затянулась.
Приятный болгарский табак, не дерёт горло как «Беломор». Хорошо! Анжела мечтательно откинула голову, но взор её упёрся в серый бетон верхнего балкона. В плохую погоду его щербатил дождь, и меленькие кусочки потихоньку-помаленьку отваливались, падали и крошились под ногами Анжелы и родителей. Но сегодня жарко палило солнце и на небе – ни малейшего намёка на дождь. Анжела перевела взгляд в сторону улицы. Кроны высаженных лет двадцать пять назад деревьев, ровесников первых местных девятиэтажек, слегка покачивал ветер. Они уже поднялись выше восьмого этажа, и она могла созерцать только подрагивающие от лёгкого городского бриза листочки. Они уже не такие масляно-зелёные, нежные, сочные как в начале лета, а стали приобретать грязноватую окраску. Скоро и вовсе некоторые из них начнут желтеть. «И чего Илонка не любит дачу, вот я бы с ней съездила, у них там бор рядом, походить среди сосен, подышать глубоко свежим, не задымленным городским, чистым лесным воздухом, какое удовольствие!» А тут сиди, пока Павлик не свистнет, в этих стенах.
А ведь и они были в радость. Пока Машка не родилась, в общаге трамвайщиков маялись, одна комната на троих, потом на четверых. Анжела помнила, когда её торопливо спроваживали спать: «Всё, спатеньки, дочка!»; после короткой паузы начинала скрипеть родительская кровать и сдержанно постанывала мать. Анжела слышала и не понимала, ей потом объяснил один доброжелатель сопливый, когда Машка появилась на свет, а с ней и ночные вопли. И вот она перешла уже во второй класс, когда въехали сюда. Казалось, рай земной, Машка поначалу спала с родителями. У Анжелы была своя комната, могла ли она о таком мечтать годом раньше? Да уж! Анжела затушила сигарету, бросила бычок в бездну, и вовремя. Сзади скрипнула дверь большой комнаты, раздались шаги – отец вернулся с работы, что-то рановато сегодня.
– А, ты тут, Анжелка, забацай-ка мне яичницу! – произнёс он своим скрипучим голосом и повернулся к выходу.
«Наверное, в тубзик завалился. Анжелка, забацай мне яичницу», – передразнила отца и послушно поплелась к плите.
– Рановато ты сегодня! – разобравшись с яйцами, буркнула Анжелка.
– Халтурка нам с начальником хорошая попалась. Вот он на радостях и отпустил меня на два часа раньше. А ты чего такая хмурая? – поинтересовался отец. Поджав свои худые ноги, он пристроился на табуреточку в уголке тесной кухни. Из всей одежды на нём остались лишь фиолетовые
