«Огонёк». А что же это были за трудности, которые сумел превозмочь рядовой, ещё только набиравшийся опыта литературовед, но не решался преодолеть ведущий авторитет в той же области? Трудности заключались в двух-трёх географических названиях. И как эти трудности оказались мной преодолены? А росчерком пера – взял и вычеркнул. То было, конечно, надругательство над литературным памятником. Однако не буду каяться. Постараюсь, по мере сил, обозначить разницу между мной и почтенным ученым как отличие видовое, потому что, пользуясь речением юмористов, подобных ему знатоков уже нет, а скоро и не будет.
Мы ещё застали этих энциклопедистов, мы у них учились, точнее, они нас учили, пытались учить, а мы… Понравится вам чувствовать себя безнадёжным неучем, сколько бы вы ни старались понабраться знаний?
Однажды состоялся у меня с маститым академиком разговор даже не о литературе – о лошадях, а я, как вам уже известно, лошадник. Ну, думаю, уж тут я не оплошаю! Вдыхал ли многоуважаемый Михаил Павлович когда-нибудь, выражаясь по-конюшенному, благородный аромат конского пота? А он между тем меня спрашивает: «Не попадалась ли вам такая книга «История лошади, записанная с её собственных слов»?» Н-не попадалась. «Сочинение это вышло анонимно на английском языке в конце восемнадцатого столетия и, я полагаю, могло послужить Толстому в числе источников, когда он создавал Холстомера», – так говорил академик, глядя на меня поверх очков, а в глазах его я читал: «Как с вами, молодой человек, беседовать о лошадях, если вы не знакомы в достаточной мере с литературой по этой теме?».
Эрудиты попадались и среди моих сверстников, а если Алексеев читал на семи языках, то ныне, не исключено, иные из молодёжи выучили ещё больше иностранных языков, благо несравненно с нашими временами облегчился доступ за границу. Однако ни у сверстников, ни у новых авторов, которых удалось прочесть, не вижу в отношении к материалу той веры в факты, что не позволяла Алексееву устранить из классического текста несколько слов, а мне, при отсутствии той же веры, ничего не стоило это сделать.
Вера вещь органическая, вера во что бы то ни было, либо она есть, либо её нет, дается с воспитанием, становясь частью индивидуального сознания. «Я верю в существование фактов», – сказал влиятельный мыслитель времен алексеевской молодости, и не считаться с фактами для знатоков той выучки являлась действием столь же немыслимым, как, скажем, красть у самого себя. Можно, разумеется, сделать вид, будто вы не замечаете, как сами у себя воруете, и без самообмана иногда не обойтись, однако зачем себя обманывать и обкрадывать, если ваша цель заключается именно в том, чтобы – без обмана?
Когда я взялся за составление библиографии для своей диссертации, то начал по порядку, по алфавиту, с буквы «А» – с Алексеева М. П. И что же? Вместо фолиантов в сотни страниц, которые я ожидал обнаружить в числе трудов академика по теме «Пушкин и Шекспир», нашел я всего лишь краткую заметку под названием «Читал ли Пушкин книгу Кронека о Шекспире?»
«Да
