гул… Я умерла?
Кажется, я живу…
А Маша? Моя Маша лежит под обломками и не двигается. А я зову ее, зову, кажется, так громко зову… А она все молчит. И не смотрит в окно, которого теперь почему-то нет.
И молока в блюдце нет уже много дней. Кажется, я уже не живу…
Кто-то берет меня на руки. Это не Маша… Не ее руки. Крепкие. Мужские. Пахнут металлом. А у Маши пахли молоком.
Десятки глаз смотрят на меня, улыбаются. Кажется, я живу…
Молоко в блюдце. Тысяча ног в сапогах… Они не танцуют у зеркала. Они не крутятся волчком на каблучках.
Теперь говорят громко, очень громко. И чаще других слов слышится одно – «ВОЙНА».
Крепкие руки… Руки меняются тысячу раз. Куда они деваются, эти руки? От них по-прежнему пахнет металлом… И молоком.
Крепкие руки надевают на шею что-то тяжелое. Пахнет металлом.
Я живу…
Я бегу…
Нужно бежать очень быстро, потому что вокруг опять что-то воет. И много обломков вокруг.
Крепкие руки освобождают шею и гладят, гладят бесконечно. Молоко в блюдце.
Я снова бегу… Я живу.
Я буду бежать. Снова и снова. Сколько понадобится.
Сквозь вой и обломки.
Чтобы никогда не слышать единственного слова – «ВОЙНА».
Я жила. Я была. Помните обо мне.
Связная кошка Мурка.
Кошка Мурка была единственной кошкой, которая выполняла функцию связного в Великой Отечественной войне. Она переносила записки с информацией на ошейнике, перебегая улицу. Тогда Советская Армия вела бои за каждую улицу и каждый дом.
Калеки
Сергей Ахметов
В областном городе Верный, неподалеку от каменного храма в память святых мучениц Веры, Надежды, Любви и Софии, было по-субботнему оживленно. К церкви вели все улочки Большой Алматинской станицы, а дальше, в западном направлении, был разбит сквер для гуляний. Раньше церковь окружала еловая роща, но теперь этот сквер с широкой улицей в середине вел к дому военного губернатора и городской управы в район нового города, выстроенного жженым кирпичом.
Праздные верненцы по-прежнему избирали для гуляний Казенный сад, разбитый в южном направлении, с оранжереями, кустарниками, цветниками и плодовыми деревьями. В той же стороне, по направлению к горам, дороги вели к предместьям и дачам купцов, чиновников и промышленников. Здесь же, у церкви, сновал больше деловой люд.
Возле храма христарадничали несколько нищих, а напротив в тени осиновых ветвей прямо на земле расположился старичок. Он сидел по-киргизски, скрестив ноги, а под зад подложил свою сумку. Рядом с ним не то сидела, не то лежала крупная собака с шерстью непонятного окраса и отвисшей кожей. Казалось, они облокачиваются друг на друга, будто стенки двускатной крыши, и тем держатся.
Непонятно было и занятие старичка с редкими седыми волосами. Один глаз его был закрыт, а другой пристально
