серьёзно протянула она, – ну и кашу ты заварил! Не зря мне никогда не нравились такие спектакли.
– Ты никогда их и не устраивала, – усмехнулся я.
– Ну вот на день рожденья, – смутилась Маруся.
– Что на день рожденья? – заинтересовался я.
– Я назло тебе надела кулон от Матвея, а потом чуть сквозь пол не провалилась, когда ты стоял у доски, уставившись на него, – она покраснела и договорила совсем тихо: – я тогда думала, что теперь уже точно всё.
«Что ж, откровенность на откровенность», – решил я.
– Я тоже так думал. Но Вергилия убедила меня сходить за цветами, а изначально идея – мамина, – признался я. – Я шёл в школу с букетом, но вручил его Наталье Сергеевне.
– Правда? – рассмеялась Маруся.
– Да, – кивнул я, – из-за Клещиков.
Маруся помолчала, набираясь смелости.
– А что вообще произошло? Тогда ещё, первого сентября. Почему ты даже не подошёл? Очки не понравились? Или причёска?
Хм, к таким откровенностям я, кажется, ещё не был готов.
– Ну как ты вообще могла такое подумать! – воскликнул я. – Мне нравятся очки. То есть мне вообще без разницы, в очках ты или без.
– А что я должна была думать?!
Я молчал.
– Так что тогда? – не отступалась Маруся. – Что случилось за лето?
– Ты выросла, – трагически сказал я.
– В каком смысле? Тебе не нравятся высокие? – Маруся стала пунцовой. Мы оба были как два помидора. Но это был нужный разговор.
– Ну как ты не понимаешь? – рассердился я. – Меня напрягло то, что ты стала выше меня.
– Разве я выше тебя? – Маруся смерила меня взглядом.
– Мне что, рядом встать? – уточнил я довольно грубо, а самого в очередной раз прошибло по́том.
– Но ты же ещё вырастишь!
– И ты ещё вырастишь!
Мы снова шли молча.
– Так что с Матвеем-то делать? – Я решил, что рост мы обсудили достаточно.
– Не знаю, – ответила Маруся. – Наверное, нужно время.
Мы уже дошли до самого её дома.
– Представляешь, розы ещё держатся! – поделилась Маруся.
– Я очень рад, – сказал я. – Ну, пока.
Время шло, Вергилия продолжала сидеть одна и много сочинять. Видимо, Матвей оказался не менее хорошим подспорьем для творческого процесса, чем Никита.
Я прочёл в лежащей на её столе тетради:
Я ошиблась, так бывает…
А со мною и подавно.
Наказанье принимаю,
На прощенье уповая.
Но тот, для кого была оставлена эта тетрадь, не задержался у неё.
– Покажи ему, – посоветовал я Вергилии.
– Бесполезно, – отмахнулась она.
– Странный тип – разве он не видит, что Никита ни при чём?
– Видит. Ну и что из этого? Я ему я уже не
