он.
– Можно просто Макс. Так меня все друзья называют.
Я еле сдержалась, чтобы не прыснуть.
– Вам очень подходит эта фамилия, – с самым серьезным видом заявила я.
– А кто вы, прекрасная незнакомка?
– Евгения Томашевская, торгую пирожками у метро.
Макс развеселился:
– И где именно?
– На Владимирской.
– Обязательно отведаю ваших пирожков.
Я не на шутку перепугалась. Только его мне не хватало!
– Мы бизнесменов не обслуживаем. У нас льготный товар, предназначенный для
малоимущих.
Мы препирались подобным образом, не забывая поднимать бокалы и закусывать. Две девушки в накрахмаленных передниках обслуживали гостей. Хорошо быть богатым!
– Я вижу, вы помирились? – встряла в наш разговор Танька.
– С кем?
– С Максом.
– Не понимаю, о чем это ты.
Она пожала плечами и отошла к гостям, столпившимся у навороченного
проигрывателя. Вскоре раздался ее голос:
– Женька, ты не помнишь, как там у Бальмонта «Мы говорим на разных языках…»?
Я разозлилась. Что это ей вздумалось привлекать ко мне внимание? Но я все-таки
продекламировала:
Мы говорим на разных языках.
Я свет весны, а ты усталый холод.
Я златоцвет, который вечно молод,
А ты песок на мертвых берегах.
То ли от злости, то ли потому, что это стихотворение мне действительно очень нравилось, но получилось выразительно. Послышались аплодисменты и требования продолжения.
Прекрасна даль вскипающего моря,
Его простор играющий широк.
Но берег мертв. Измыт волной песок.
Свистит, хрустит с гремучей влагой споря.
Я дочитала стихотворение до конца, сорвав очередную порцию аплодисментов. Танька о чем-то пошушукалась с гостями, и ее муж, Андрей, обратился ко мне: «Женя, почитай свои стихи!» Меня будто пружина выбросила со стула:
– Вы с ума сошли! После Бальмонта! – и на негнущихся ногах я вышла из комнаты.
Макс увязался следом.
– Придушу Таньку! – злобно шипела я.
– Не стоит так расстраиваться. Она не хотела ничего плохого. Давай лучше потанцуем.
Я машинально последовала за ним. Как глупо все получилось! Я, как истеричка,
выскочила из комнаты. И Танька хороша! Захотела, чтобы я перед этой публикой свою душу выворачивала! Проклятая снобка! – вдруг дошло до меня. Она решила всем показать, что ее лучшая подруга – не просто торговка пирожками, а поэтесса. Вроде, как Бродский, который кочегаром работал. Я даже чертыхнулась про себя.
– Ну, хватит кипеть! – сказал Макс. Оказывается, мы уже танцевали. –
