что я помню, колины – вещества, выделяемые высшими растениями для подавления высших.
– У нас же есть таблица совместимости растений; я помню, что яблони-малины вместе хорошо растут, но яблоня не любит сирень, калину, розы, шиповник, – вспомнила Елена Николаевна.
– Хм, составили бы этнографы такую таблицу несовместимости совместного проживания различных народов, распространили бы её в ООН, и всё, конец конфликтам. Дружим, общаемся, но не живём в одном месте, на одной площадке, в близости к друг другу… Правда, это противоречит известной теории о толерантности, – произнёс Саша.
– Толерантности в межнациональных отношениях не существует. Есть некий идеал, который придуман политиками либерального толка, и используется этот идеал для достижения вполне материальной конкретной цели. Подчеркну, сиюминутной цели. И ещё, «толерантность», «враждебность», «дружба» не укладываются в понятие «сосуществование». Они подрывают это единственно правильное, дающее возможность жить всем определение.
– Не высаживайте рядом таких и таких-то, и не будет конфликтов и войн.
– Именно это я и хотел сказать.
Николай Николаевич встал и подошёл к окну. На улице горела лампа, висящая на старом деревянном столбе. Сейчас её прятала от глаз плотная листва дерева, но тускло освещённая дорога с поблёскивающими лужами, колеями, напоминавшими страшные шрамы (или срамы), подсказывала о существовании лампы. «Надо же, одна на всю улицу и перед нашим домом», – подумал Громановский, а говорить вслух не стал. Все устали: прошёл день и вечер, как его продолжение, нескончаемая борьба за выживание. Хотя, какая у них борьба? Утром смотрели сюжет о жизни в сегодняшней Индии: маленький посёлок у шахты, где открытым способом добывают уголь. Девочки-подростки встают в пять часов утра и до начала работ на шахте собирают уголь в корзины, чтобы позже продать его. Карьер глубоко внизу, поутру там много местных взрослых и детей, все они складывают уголь в корзины, а потом несут его по крутой дороге наверх, проходя по пять километров с грузом на голове. После этого девочки идут за водой, которую носят в двадцатилитровых бидонах. К десяти часам утра они идут пешком в школу в город, снова проходят километров пять. Школа им нужна, чтобы стать кем-то в жизни и уехать из посёлка, где душными вечерами обжигают уголь, от чего в посёлке нечем дышать; голос за кадром: «Там не живут пожилые люди, до старости никто не доживает». Поздним вечером, сидя на корточках, при свете небольшой электрической лампочки девочки готовят домашнее задание, мечтают и верят, что они в силах изменить свою жизнь. «По сравнению с этими людьми мы живём просто… просто…» – размышлял тогда Николай Николаевич и не нашёл, чем закончить мысль.
– Я спать пойду, – первым сдался Саша и хлопнул дверью в ванную. Дверь плохо закрывалась, но ремонт в доме Громановские пока делать не планировали – деньги копили. Скрипы, потрескивания – всё это осталось
