чтобы он видел меня такой… Может ты отправишь его, да придёшь? Сил нет одной оставаться!
Надя бегом спустилась вниз, кое-как уговорила удивлённого Якова вернуться домой, объяснив, что Мария Семёновна себя плохо чувствует, и просила её остаться. «Нет, нет, помощи не требуется», – ласково, но настойчиво отправляла она его, – и только тогда до него дошло, как она изменилась.
Они пили чай и молчали. Потом так же молча Мария Семёновна расстелила диван для Нади, и стала расстилать постель себе, готовясь ко сну. У Марии Семёновны была однокомнатная, но довольно уютная квартирка. Диван, кровать стол, комод да телевизор – вот нехитрое добро, что скопила она за свою жизнь. Деньги, что зарабатывала, переводами посылала сыну. Только раз был возврат, а так деньги уходили. Надю всегда удивляло, что старушка с таким упорством шлёт и шлёт деньги человеку, бросившему её одну. Было за полночь, но Наде не спалось. Она тихо ворочалась, пытаясь лечь удобно, но то рука затекала, то шея, а то просто сон не шёл.
– Мария Семёновна, почему вы в церковь не пошли, – спросила она наугад. Ответом было молчание, и Надя, боясь мешать сну старушки, уже повернулась было, удобнее, чтобы ещё раз попытаться уснуть…
– Убийца я, Наденька, – неожиданно прошелестел её голос, растворяясь в шуме проезжающей за окном машины. Но от откровения Надя вжалась в диван:
– Что? Что?!.. Как это… случилось?
Голос был не стройный, Надя поняла, что старушка плачет:
– Да, как? Всё по-житейски… Как? – бабка Марья продолжала всхлипывать, но остановиться уже не могла. Вина, гнездившаяся в её душе как неизлечимый, глубокий и болезненный нарыв, вдруг прорвалась наружу, и теперь всё содержимое его должно было вытечь, прежде чем появится первая возможность обработать рану.
– Знаешь, я ведь была учительницей математики! В школе работала, – Скрипнула кровать. Мария уселась по-девичьи, подтянув к груди колени. Силуэт казался вовсе не старушечьим, и Надя в очередной раз подумала, что Мария точно ведьма. Такая, как у Гоголя. Между тем она продолжала:
– Закончила я педагогический институт здесь, в Москве. Попала по распределению в деревню С** на Алтай. Там и замуж вышла…
Колхоз там был очень большой. Народу тьма. Девки, парни. Гулянья там какие устраивались. Сейчас уже нет такого. У меня сразу ухажёры появились. А я влюбилась, конечно, в председателя. Он женат уже был. Дочка у него большая была, лет двенадцать. Красивый, статный такой мужик, на 15 лет меня старше. Никита его звали. Вышла за него замуж, мне 23 исполнилось.
Если у человека нет Бога в душе, то никакая философия не заставит его быть милосердным. Да и не было тогда такого понятия… Я глупая тогда грех на душу взяла – семью разбила. Жена то в нём души не чаяла. А мне всё нипочём было: все в деревне знали, что она родила, чтобы удержать его. Были они раскулаченными, – их не жалел никто, и ее не пожалели. Может быть нас из-за этого из колхоза и не выперли. Тогда гнали
