себя заново. И все вокруг. И этого чужого Тенгиза, с которым я была знакома от силы два месяца, но для которого я стала первенцем. И как будто в тот момент что-то привязало меня к нему с такой силой, словно невидимая рука забросила наугад тяжелый якорь, а он застрял в зазубренном рифе, неизвестно откуда восставшем в моей груди. А может, я осознала это намного позже.
Однажды, некоторое время спустя, психолог Маша скажет, что у меня есть склонность к диссоциированию. Это значит, что в моменты потрясения срабатывает защитный механизм, который отвлекает меня от слишком тяжкого переживания и отшвыривает в не-здесь. Чтобы защитить мою психику от слишком сильных эмоций. Слишком непереносимых.
И впрямь, как можно существовать в действительности, в которой одни девочки по своей воле режут свои собственные бедра, а другие, вовсе этого не желая, погибают в терактах? В таком мире я не умела жить. Никто меня этому не научил. Все это было несправедливо, безумно и бессмысленно.
И как можно было рассказать Тенгизу о том, что его подопечная себя режет, если он не уберег от смерти свою родную дочь? Нет, к такой несправедливости я была не способна. Я сама восстановлю справедливость.
– Тенгиз, – совершила психолог Маша третью попытку вмешательства. – Как звали твою дочь?
– Зита, – ответил Тенгиз.
Глава 17
Девятая заповедь
Когда стулья заскрипели, сообщая о намерении сидевших на них людей покинуть кабинет, я стремглав отбежала в дальний темный угол коридора в здании директоров и начальников.
Первой из кабинета вышла Милена – раскрыла зонт и поспешно удалилась в дождь, хлюпая клоунскими башмаками. За ней на улицу выбежала Фридочка, завернувшись в шерстяную шаль.
Затем на пороге появились Тенгиз и психолог Маша. Такая она была субтильная, как будто никогда и не ходила беременной. Она застегнула куртку, натянула капюшон, достала из сумки связку ключей, но, словно не решаясь выйти в непогоду, засунула руки в карманы и принялась дрожать от холода, выстукивая зубами и ключами дробь.
Тенгиз возвышался над ней как телебашня, отчего психолог Маша выглядела совсем пушинкой, готовой оторваться от земли при первом дуновении ветра, и мне трудно было представить, как она может кого-то лечить с такой шаткой комплекцией.
– Не нужно ли нам с тобой поговорить с глазу на глаз? – осторожно спросила психолог Маша, высматривая что-то в ливне.
– Зачем? – спросил Тенгиз.
– Может быть, тебе бы хотелось… проработать… поделиться с кем-нибудь… просто не оставаться наедине… Ты когда-нибудь ходил на психотерапию?
– И не собираюсь, – ответил Тенгиз. – Хоть мне и не раз предлагали – от министерства обороны, как члену осиротевшего семейства, мне ведь полагается.
– Жаль, – вздохнула психолог Маша. – Ты не веришь в эффективность психологической помощи?
– Верю, – ответил Тенгиз. – Но не люблю,
