style="font-size:15px;"> – Ну, прямо беги, по борозде, а потом влево!
Я развернулся и пополз назад, а тётя Соня искала меня в ботве у канавы.
– Назад, назад беги, каку холеру ты там топчешься? Беги обратно, а потом вправо!
– Я тебе чо, дурочка, чо ли? То влево, то вправо, то вперёд, то назад… Ты издеваешься надо мной, что ли?
– Я тебе русским языком говорю: беги назад и вправо!
Тётя Соня кинулась вправо, а я снова повернул к спасительной канаве.
– Повернул, повернул! – кричит дядя Петя. – Опять беги к канаве!
– Подь ты к холере, вот чо я тебе скажу! Нашёл дурочку по огороду бегать! Я и так тут всю ботву переломала. Уползает? Ну и холера с им, пускай уползает…
Тётя Соня прекратила поиски и пошла к дому. Мне было жарко, как после бани. В изнеможении я свалился в канаву и лёг. С лица грязными ручьями стекал пот, спина занемела, а в глазах жёлтыми кругами плыли, плыли подсолнухи… И на кой чёрт с ними связался? Все мальчишки сейчас на речке, купаются, загорают, а я в канаве, в придачу ещё и ножичек потерял…
И до того мне стало обидно, что я заплакал, вылез из канавы и, не скрываясь, пошёл на речку.
Осень стояла тёплая, и речка кишела ребятнёй. До самого вечера мы играли в догонялки, ныряли и плавали, так что, придя домой, я уже забыл про култышкинские подсолнухи. Мы сидели за столом, ужинали, когда пришла тётя Соня.
– Дома хозяева? – протянула она, переступая через порог. Под мышкой у неё были три большущих подсолнуха. – Шура, – обратилась она к матери, – я вот семечков ребятишкам принесла. У меня нонче такие подсолнухи расхорошие, да много! Пускай пощёлкают…
После ужина все с удовольствием щёлкали крупные семечки. Кроме меня. Лично я на них и смотреть не хотел, а поэтому лёг на кровать и с головой укрылся одеялом.
Гармонь
Долго уговаривал я мать купить мне гармонь, но у неё всё не хватало денег. А звуки гармони бередили мне душу. Я бегал на край села, где жил единственный гармонист и где вечерами собиралась на танцы молодёжь, и часами не отходил от гармониста, заглядываясь на его бойко бегающие по клавишам пальцы. Однажды, когда он отдыхал, дымя самокруткой, я попросил:
– Дяденька, научи меня играть хоть что-нибудь, хоть маленечко.
Гармонист лениво обернулся, пыхнул на меня клубами дыма и сказал:
– Нет, дорогой, не научу, а то ты возьмёшь да будешь лучше меня играть…
Он был полон важности, ощущая собственное величие, а я мучился от какой-то щемящей тоски и ждал, когда же у меня будет своя гармонь.
Появилась она на следующий год. Мой старший брат, вместо того чтобы идти в шестой класс, пошёл учеником в сапожную мастерскую. Он в любом деле отличался старательностью и аккуратностью, поэтому быстро освоил и сапожное мастерство. Уже через полгода его из учеников перевели в мастера. Шил он красиво и прочно, брал работу на дом, а заработанные деньги отдавал матери. Жить стало легче. Вот тогда-то и скопилась у нас кучка измятых коричневых рублей, которых как раз хватило на гармошку.
Чёрненькая,
