«тыры-тыры». Аж голова гудит… Вон у нас, бывало, Егор Матвеевич заиграет на скрипке, так не захочешь, да спляшешь, а тут что?
Бабка всегда поддерживала деда.
– Уж Егор-то Матвеевич заиграет, дак будто выговаривает: «Барыня ты моя, сударыня ты моя!..» Лучше бы ты ему что другое купила!
Мать молчала, а я, чтобы никому не мешать, стал уходить в огород. Даже зимой. Утрамбую поплотнее в снег табуретку и играю, пока руки не закоченеют, потом согреваю их у печки и снова иду в огород.
К весне я уже играл много песен, летом был признан гармонистом, а осенью ко мне пришёл тот самый первый учитель, которому я колол дрова, и попросил научить его играть «чардаш» и «падэкатр».
Ему было стыдно. Мне почему-то тоже…
Купим травки, сынок?
В те годы по берегам нашей Большой речки луга ещё не были распаханы, и на их зелёном ковре росло множество красивых цветов. Мы часто ходили на луг, но не за цветами (что толку от цветов, раз они несъедобны), мы ходили за диким луком и за кислянками. Сначала наедались сами, а затем нарывали целые охапки и несли домой.
Однажды на пристани, куда мы часто бегали смотреть проходящие пароходы, я увидел, что одна из торговок продаёт аккуратно подрезанные и перевязанные красной ниткой пучки дикого лука и кислянок. «Стоп! – подумал я. – А почему бы и нам не взяться за это дело? На билет в кино наторговать можно или на мороженое».
На следующее утро чуть свет я «полетел» на луг, а к обеду уже сидел на пристани в ожидании парохода, бережно разложив на траве свои пучки. Красных ниток, правда, я не нашёл, так что пришлось перевязать чёрными, но это не главное. Главное – кислянки отборные, чистые, ополоснутые в Иртыше.
Парохода долго не было.
Парень в кепке с маленьким козырьком забрался на крышу пристаньской конторы, оглядывая даль из-под ладони. Вот лицо его медленно стало расплываться в улыбке.
– Вон он, голубчик, против нефтебазы шлёпает!
Все обернулись в сторону нефтебазы: над прибрежным тальником чуть виднелся столбик чёрного дыма. Ожидающие заметно повеселели.
– Ну, слава те, господи!
– Да, минут через тридцать подойдёт, если не сломается.
– Типун тебе на язык!
– А что удивительного? Я в прошлый раз ехал, так за двое суток пять раз ломался.
– А ты хоть десять раз ломайся, лишь бы пароход шёл.
– Вот тебе на! Да я про пароход и толкую…
Люди засуетились, засобирались, а я сидел около своих пучков и думал: купят или нет? Эта мысль назойливо вертелась в голове, и я одинаково верил как в то, что купят, так и в то, что не купят. Скорей бы уж, что ли…
Но вот и долгожданный хриплый гудок! «Баррикадист», деловито шлёпая лопастями колёс, подошёл к пристани. Матрос в заляпанной мазутом тельняшке столкнул узкий трап, привязал его к борту, и пассажиры с парохода начали сходить на берег. Я замер. Сначала решил продавать, как
