представлялся вид архитектуры. Гротескно приноравливаясь хваткостью, в противоход стараниям партнера, Таня стоном правила моей рукой, лежавшей на лобковой шерстке, и кончиками пальцев, забавлявшихся укромной «кнопкой» пуска механизма окрыления.… Несколько движений в бархатистом напряженном «своде», и подшефная спина изгибом поднялась и резко провалилась: рук растерянною дрожью попытавшись воздух ухватить… Птичка – упорхнула. И я вознесся вместе с ней, низвергнув лаву из вулкана наслаждений…
Машина тормознула возле станции…
Прощаясь, отдалялись мы нежнейшей преданностью взгляда, страстью рук и поцелуев. Я увозил желание пресыщенное и обласканное благодарною признательностью страстной и далекой женщины, удобной недоступной толстокожестью, похожей на нефритовое земноводное, пригретое душой. Татьяна, как мне показалось, покидала близость с затаенной грустью расставания…
Полыхая в нежном обаянии, сердце,
словно чуткий дирижер,
жаждой отзываясь на прощание,
в будущее устремляет взор…
Ожидание субботнего свидания навязчивым мечтательным пристрастием вписалось в планы повседневной жизни; испытаний завистью не омраченная – сказка продолжалась. Свободные, не связанные долговыми обязательствами, мы наслаждались праздником беспечной жизни, отвечавшим широте взаимных блудных помыслов.
Танцевальная разминка стала имиджевым инструментом – предваряющим прелюдию игры дальнейшей, в обстановке камерной влечений. Зал, наполненный мельканием суждений, завлекал, как многоликая витрина, где, не стесняясь, выставляли показухой отношения. Мне было все равно, о чем судачат, прыская бесплодной завистью, поглядывая вслед, завсегдатаи вечеринок скороспелой дружбы. Таня, свыкшаяся с беспорядком вольностей, навязанных брожением экстазной зыби, гулявшей под ее одеждой, и заслугами моими по ее ласкательному усмирению, вела себя достаточно раскованно.
С барской фамильярностью, очерчивая круг своих владений, Таня, снизойдя, представила меня подругам. Подчеркивая холодностью безразличие к знакомству, взамен мне возвратился озадачивший, приблудный, неформальный интерес. Однако та лоснящаяся беспринципностью свобода, при наличии контрацептивов под рукой, стоящих подпаркетно на охране танцевальных нравов, из русла общей озабоченности одиночеством не выбивалась.
Сложившееся впечатление о двуликом отношении подруг ко мне, осмеянное вскользь, у Тани вызвало нервозную задумчивость, и доверительный контакт на танцах с ними прекратился.
Желание собой украсить интерьер общения живого, в центре находясь внимания – наклонность, неотъемлемая у Близняшек, продолжала благодушием присутствовать; но отлучек на беседу – по душам, с мужским расположением, под моим надзорным оком, показательным нравоучением, – Татьяна впредь себе не дозволяла. А если с кем-то и вступала в разговор «за жизнь», то опираясь разрешением на
