остановился, повернулся к старику. Его взгляд опять скользнул над головой Фрола и устремился туда, где стояла незнакомка. Теперь та была не одна. К ней подошла старуха, босоногая, простоволосая, с посохом. Еще мгновение, и видение растворилось. Де Конн вздохнул.
– Тебе следует вернуться на Урал, – сказал он, – ибо спасение твое произошло лишь затем, чтобы ты выполнил волю той женщины… Она погибла в шахте и желает, чтобы ты передал от нее весточку… Не передашь, она к тебе на всю жизнь призраком прилипнет.
Старик ничего не понял в словах барина, но, как только тот направился обратно к дому, вновь поскакал за ним.
– Не извольте беспокоиться! – выкрикнул он. – Я к Ксении нашей схожу, на Смоленское кладбище, и о защите попрошу… Аха!
– Какой еще Ксении? – фыркнул маркиз.
– Нашей… петербушской… блаженной. Она одна у нас… было так, что спасла девицу от брака с каторжником. Тот убил офицера и выдавал себя за него… Аха… Вот, а та с того света перстом на преступника указала, аха!
– Ты же не петербуржский.
– Ну щас-та да, – то, что барин продолжал задавать вопросы, было хорошим знаком, уж Фрол Семеныч знал господ, – а родился я здеся… у помещиков Ваниловых… Они меня в рекруты отдали, а там такая катавасия, барин! Ух… В иной раз расскажу! А в шахте, да… Несколько зубов той черепушки, шо нашел я… ну, женчины… золотыми оказались, вот я и выкупил себя… Аха… Свободный, как сокол…
– Понятно, – сухо отрезал маркиз и прибавил шагу.
Люди порой имели странную привычку приклеиваться к нему, словно банные листы в самом не положенном месте.
– Ну, так берете меня на работу? – кряхтел позади Фрол.
– Какую работу?
– Трубы чистить…
Маркиз остановился перед синими воротами дома Конуевых.
– Ты обращаешься не к той особе, – ответил он, но, глянув на одежду старика, спросил: – Где живешь? – Фрол растерянно потоптался. – На улице? – Старик заикнулся было о родственниках. Маркиз ударил набалдашником трости по воротам. – Я попрошу ди Брю определить тебе теплое место, одежду и еду в хозяйской прачечной, а завтра узнаю у хозяйки, что с тобой можно поделать.
На благодарности де Конн только и фыркнул: «Придумал же какую-то блаженную!» – тряхнул головой на ворчание Митькеевны, указал старику туда, где дымила прачечная, и направился в домик старого француза.
Осенний дождь в Петербурге – это неподвижная серая стена. Дождь нависал над городом. Вода, казалось, не лилась пронзительно холодными струями, а уныло трещала над крышами, мерно барабанила по трубам, кропотливо выколачивая остатки веселья из заиндевевших стен. Горе тому, кого в столь ненастный час ждет спокойствие и безразличие этой клокочущей сырости среди призрачных огней и чужих голосов ночного города…
Две лампы по сторонам старого зеркала с венчиком, заливавшие светом маленький будуар Татьяны, вдруг замерцали, выплескивая языки умирающего света. Девушка
