эскадронов (транспортных оленей в дружине было достаточно – тунгусы дали) и развезти по трактовым станциям фураж, попутно скупая зимнюю одежду: полушубки, малицы8, унты.
«И в самом деле, всё удачно складывается, – воспрял духом подполковник. – Хозяйка в тесто кладет немного дрожжей, а оно вздымается. Так и дружина генерала по дороге еще обрастет сторонниками и, как уже на Руси не раз бывало, превратится в непобедимое народное ополчение. С Пепеляевым мы всех одолеем!..»
У эвенков
У Корнея с Дарьей подрастало двое справных, работящих сыновей: Изосим и Паша. Старшему, Изосиму, шел четырнадцатый год, а младшему минуло восемь.
Когда дед Елисей с бабкой Ольгой ударялись в воспоминания о жизни в стойбище, в котором она выросла, а чуть живой от обморожения дед, тогда молодой парень, впервые увидел ее, Изосим замирал: слушал, затаив дыхание, боясь пропустить хоть одно слово. Он давно мечтал попасть в те места и окунуться в кочевой быт оленных эвенков. Его волновало все новое, неизвестное. Таким уж уродился по Божьему замыслу. (Паша же к этим рассказам был равнодушен.)
Изосим исподволь стал подговаривать родителя сходить проведать кочевую родню. Корней, и сам истосковавшийся по простодушным, гостеприимным родственникам, обещал, но всякий раз возникали неожиданные препятствия: то ветром у кого крышу завалит, то кому баню надо помочь обновить, то дрова заготовить. Да мало ли в хозяйстве дел.
Разрешилось все зимой и самым неожиданным образом.
В скиту, буквально потонувшем после многодневной вьюги в снегу, – зАмять доходила до верха заплота, – вовсю праздновали святки9. Парни и девушки после обеда собирались на берегу Глухоманки на игрища, во время которых молодняк присматривал себе пару. Играли в снежки, барахтались в сугробах, съезжали с ледяных покатушек. Ребята нарочно опрокидывали санки на спуске и как бы нечаянно прижимались к приглянувшейся девице.
А вечерами на утоптанной полянке у ворот, под приглядом старших, водили хороводы, сопровождавшиеся кружковыми песнями. Большинство из них имело поцелуйную концовку. По кругу двигались неторопливо, чтоб не нарушать запрет на плясания.
В это самое время к скиту подъехал дядя Корнея – Бюэн, крепкий, несмотря на свои шестьдесят лет, эвенк со смуглым, прокаленным морозом лицом. На нем чем-то инородным смотрелись опушенные белым инеем густые брови и ресницы. За спиной болталась старенькая бердана 28‑го калибра. Сильно поношенная меховая парка и потертые штаны из сыромятной кожи говорили не о бедности, а о том, что этот человек не придает значения своей одежде.
Приехал Бюэн со связанными друг с другом ременными поводками быках. Три из которых были комолыми – уже сбросили рога до весны. На первом – сам, второй с вьюками, в которых палатка, меховой спальный мешок, продукты, котелок, чайник. И два оленя с тяжелыми сумами.
Молодежь как ветром сдуло: умчались в скит
Малица (кухлянка) – глухая (нераспошная) одежда из оленьих шкур мехом внутрь и пришитыми рукавицами и капюшоном, надеваемая через голову. В сильные морозы надевают двойную малицу: одна мехом внутрь, вторая мехом наружу.
Святки – период от Рождества Христова (7 января) до Крещения (19 января).
