тот же миг и падет человек замертво. Но мои слова больше не имеют силы, и клятва пуста – потому что мои кисти рук для магии мертвы. Так что это был просто жест, ритуал, призванный скрыть пустоту.
– Запас имеется небольшой. Я для армии норму сухарей в этом месяце сдал, – уточнил хлебник поспешно.
– Заказ хочу сделать. – Я бросил на стол кошелек. – Здесь десять золотых. Сколько хороших хлебов можешь продать мне, но чтоб не по конской цене?
Он поскреб подбородок, прикидывая, стоит ли задирать цену. Я слышал, как участилось биение его сердца: желание накинуть сверху боролось со страхом – не явится ли завтра поутру за ним королевская стража. Стража была моим последним аргументом: город не в осаде, подвоз зерна имеется, на Изумрудной реке три мельницы мелют муку круглые сутки, так отчего каждодневно хлеб и масло дорожают, а мяса уже почти и не купить нигде? – эту загадку я разрешить не мог.
– Если по совести…
– Вот-вот, ее, родную, не позабудь.
Он оглядел меня, грязноватую куртку Френа, кожаный потертый пояс и золотую рукоять кинжала. На кинжале взгляд его задержался чуть дольше. И если цена на хлеб день ото дня росла, то на жизнь человеческую она стремительно падала. Весной еще не вешали за разбой – только за смертоубийство, а теперь на Старом мосту, что ни день, выставляют отрубленные головы. А вскоре (пророчить тут несложно) начнут убивать за слова.
– За такую цену тысячу хлебов испеку, – рассудил Толстяк и спешно отер вспотевший лоб.
– Радостно по совести поступать? – прищурился я.
– Да уж, конечно, ваша милость! – Он облегченно рассмеялся.
Судя по всему, цену завысил, но не заоблачно. В накладе не останется, ну да ладно!
– А сколько в день против обычного можешь испечь?
– Двести хлебов будет. – Он уже улыбался и подобострастно гнул спину, на круглых щеках играли ямочки, дело ладилось, золото не теряет цену, даже если жизнь продают за медяк.
– Тогда это плата на пять дней вперед. Двести хлебов в день на двести домов в Черных рядах. Каждый день – по двести домов. Пока всю тысячу не снабдишь. Никого не пропускать.
Я с удовольствием чеканил слова приказов, будто стал полноправным повелителем Ниена. Так я и был им, пока отец с Первым наследником Эдуардом стоят лагерем на перевале.
– Так драки начнутся.
– Пошли мальчишек хлеб разносить. И королевскую стражу позови, чтоб следили. Я выделю мечников.
– Пацанам платить надо.
– Грошик за день? Или ломоть хлеба? Не жадобись, добрые дела согревают сердце, что твоя печь.
Каждый день я думаю о ценах на хлеб как о ценах на жизнь, и с некоторых пор замечаю в золоте особую магию, не схожую ни с какой иной. Я собираю монеты и смотрю на них часами. За аверсами и реверсами сияющего злата видятся мне чьи-то руки и лица, но не лица королей, чеканивших монету. Слышатся голоса. Иногда я различаю слова. Вот этой монетой
