он поступит так, как и всегда: сделает всё, как она считает единственно правильным. Пусть он смотрит на принятие этого решения как на своё личное дело, если это греет его самолюбие. Для Анны Австрийской в этом вопросе гораздо важнее было то, чтобы принятое королём решение было правильным в соответствии с единственно верным мнением – её собственным, и только!
– Ступайте, сын мой! Бог с вами! – с этими словами напутствия королева-мать посмотрела вслед удаляющемуся Людовику, после чего вернулась в глубокое кресло с высокой спинкой, которое, как одинокая скала, выделялось в окружении предметов искусства из обширной коллекции кардинала: застеклённых стеллажей с экзотическими диковинками и драгоценностями; выставленных на треногах картин в массивных позолоченных рамах; статуй и бюстов римских богов и императоров на мраморных постаментах.
Разговор короля и министра должен был состояться с глазу на глаз, поэтому никто не посмел войти следом за ним в кабинет, временно превращённый в спальню больного. Как и остальные дворяне, прибывшие вместе с королём, дю Плесси-Бельер остался ждать в приёмной, выбрав для себя место подальше от дверей в покои кардинала.
Расположившись рядом с бюстом Меркурия, Франсуа-Анри, сам того не замечая, наклонил голову, повторяя наклон головы божества. Со стороны могло показаться, будто Вестник Олимпа и маршал королевского двора с едва уловимой иронией в улыбке наблюдали за любопытными образчиками людских страстей.
Лёгкий аромат фиалок привлёк внимание маркиза, заставив его обернуться, и тут же лукавые огоньки блеснули в прищуре его синих глаз.
– Явились выхлопотать для себя внеочередное повышение? – негромко поинтересовалась Олимпия де Суассон, скользнув взглядом по муаровой маршальской ленте.
– О, дорогая графиня! Прошу прощения, я не заметил вас в этой юдоли слёз, – вежливый вопрос резко контрастировал с дерзкой усмешкой в глазах молодого человека, – надо полагать, что и вас привели сюда такие же хлопоты?
– Он – мой дядя! Или вы уже успели забыть об этом? – тоном упрёка напомнила Олимпия и заняла обитую бархатом скамеечку, тут же отвернувшись к сидящим напротив неё сёстрам и кузине.
Не найдя достойного ответа на эту шпильку, Франсуа-Анри промолчал и обратил заинтересованный взор на небольшой портрет, выставленный на треноге, в безыскусной раме с облупившейся позолотой.
С карандашного наброска смотрела молодая женщина, и всё в её облике: изящный наклон головы, струящиеся локоны волос, нежная улыбка на губах и тёплый взгляд притягивали внимание зрителя, заставляя любоваться ею. Казалось, что они знакомы вот уже много лет, и именно ей Франсуа-Анри доверял свои секреты, делясь сокровенными чувствами, спрятанными в глубине сердца, и находил целительное утешение в её молчаливом присутствии.
– Господин маршал!
Кто-то
