с нею юноша не согласился бы и за миллионы гульденов.
– Убирайтесь! – отрезал он. – Чтобы духу вашего здесь не было. Свои деньги вы получите.
Минхеер Путс отлично знал, что квадратная ладанка чистого золота стоит гораздо дороже, чем он запрашивал с Филипа; знал он и то, что сможет выручить немалые деньги за саму реликвию – в ту пору подобные святыни ценились весьма высоко, и он не сомневался, что сумеет неплохо на ней нажиться. Искушаемый блеском золота, он отважился войти в чертог смерти, сорвать ладанку с шеи покойницы и спрятать у себя за пазухой. Теперь же он сказал:
– Я делаю вам щедрое предложение, минхеер Филип, и лучше бы вы его приняли. Кто еще польстится на такую ерунду?
– Сказал же – нет, – процедил разгневанный Филип.
– Тогда, с вашего разрешения, я возьму эту вещицу и придержу ее у себя до уплаты долга, минхеер Вандердекен. Это будет честно, я же должен обеспечить оплату. Когда принесете мне три с половиной гульдена и флакон, я все вам верну.
Филип больше не владел собой. Он схватил Путса за шиворот и вытолкал из дома:
– Прочь, сквалыга! Иначе я…
Озвучивать угрозу до конца не пришлось: лекарь настолько перепугался, что кубарем скатился по ступенькам крыльца и поковылял через мостик. Он даже пожалел, что присвоил себе ладанку, но необходимость убегать лишила его возможности – хотя бы и возникло у него такое желание – положить ладанку на мертвое тело.
Эта беседа, вполне естественно, заставила Филипа задуматься о реликвии, и юноша направился в комнату матери, чтобы забрать ладанку. Он отодвинул занавеску, взглянул на тело, протянул руку, чтобы развязать черную ленту… Ладанки не было.
– Пропала! – воскликнул Филип. – Соседи не посмели бы притронуться к ней. Это наверняка злодей Путс! Но я верну украденное, даже если он его проглотил! Голыми руками разорву!
Филип сбежал по лестнице, выскочил из дому, одним прыжком преодолел канаву и, как был, без шляпы и сюртука, помчался к уединенному жилищу медикуса. Соседи глядели ему вслед, когда он проносился мимо, точно порыв ветра, гадали, куда он бежит, и укоризненно качали головами.
Тем временем минхеер Путс успел одолеть не более половины расстояния до своего дома, поскольку у него болела лодыжка. Предчувствуя неприятности, если обнаружится пропажа ладанки, нечистый на руку врачеватель то и дело оглядывался – и, к своему несказанному ужасу, наконец заметил Филипа Вандердекена: тот был далеко, но неотвратимо приближался.
Перепугавшийся до смерти вор впал в совершенную растерянность, не зная, что ему делать; остановиться и вернуть украденное было его первым побуждением, но страх перед разъяренным Вандердекеном заставил его припустить вперед изо всех сил. Он рассчитывал добраться до дома, запереться внутри и таким манером сохранить за собой похищенное – или хотя бы выторговать некие условия возвращения вещицы хозяину.
Бежать следовало как
