style="font-size:15px;"> Шарль-Луи отметил только, что цесаревич назвал польские войска «моя армия».
– Вы поэтому не отправили ее на турецкий театр военных действий? – невинно спросил он. – К императору Николаю? Остерегаетесь мятежа?
Константин сдвинул косматые брови.
– Меня глубоко задело бы, если бы части, которые обязаны мне своим существованием, ушли бы на войну без меня, – отчеканил он. – А уж удобно или неудобно было бы мое присутствие их командующим, в какое положение перед державами оно поставило бы брата – разве все это имеет значение, когда обсуждаются рыцарские приоритеты августейших особ?
Фикельмон понял, что собеседник глубоко уязвлен отказом царя принять его вместе с польской армией на Дунае. И что теперь он выговаривает то, что не осмеливается сказать в письме к императору Николаю. Не путает адресатов, а просто хочет поставить австрийского посла в курс своей позиции: ему все равно, хоть небо тресни! Капризный и упрямый себялюбец, констатировал Шарль-Луи. Но вместе с тем опытный, наторевший в дипломатических намеках лицедей, не хуже брата Александра.
«А ведь он Николаю совсем не друг», – решил посол.
– Ваш покойный брат царь Александр создал систему, которая удовлетворяла интересам всех континентальных держав. Основанный им рука об руку с монархами Австрии и Пруссии Священный союз сдерживал и карал мятежников по всей Европе. Наследник Благословенного царя грубо попрал эти принципы и если в его собственной державе разгорится огонь, то вряд ли ему поспешат помочь.
«То-то вы спешили помочь в 25-м году, – хмыкнул Константин. – Даже выгораживали некоторых главных подозреваемых. Трубецкого, например».
– Это была частная, семейная ошибка нашего посла Лебцельтерна, – поспешил оправдаться Шарль-Луи, легко поняв ход мыслей собеседника.
– За которую он поплатился местом, – кивнул цесаревич. – Не совершите подобной оплошности.
Грубость, конечно, но грубость сознательная. Предупреждение, как минимум. Как максимум – угроза.
Посол не привык, чтобы им помыкали. Он не просто дипломат. Он генерал. Стоит ли с ним говорить в таком тоне?
– Австрийский эмиссар не принимает приказов даже от августейших особ других держав, – отчеканил он. – Мой предшественник вел себя недопустимо. Извинения принесены. Посол отозван. Не хотите же вы и меня упрекать за то, чего я еще не делал!
– Но можете. – Константина тоже трудно было напугать. Он сам умел устраивать демарши и громко, при всех, говорить неудобные вещи. – Мой незабвенный брат Александр оставил Европе золотое дитя – Священный союз, – чтобы больше никогда не могло произойти ничего подобного революции и войнам Бонапарта. Четыре миллиона жизней, подумать только! Какой мор, какая война унесла столько же? – глубоко спрятанные под нависшими бровями глаза цесаревича засверкали. – И что же мы видим? Союз – эту гарантию
