А то выходит, у меня два наследника. Вот потонули бы в прошлом году в шторм[58]. Или отнесло бы нас к турецкому берегу. Или помер бы я, ну бывает же…
Бывает. Но редко. Просто так государи не мрут. Причина нужна. В этом Александр Христофорович был убежден.
– Кто наследует? По всему должен бы сын. Я и регента, случись чего, назначил – брат Михаил[59]. Ему доверяю. Но у Константина-то тоже титул! И его права неоспоримы. Ладно, он мне уступил. Но обязан ли уступать ребенку? Да и сколько таких, кто предпочтет видеть царем взрослого дядьку, а не одиннадцатилетнего мальчика? Я не могу, коснись беда, поставить Сашу в такое положение…
Н-н-да. Ситуация. Никсу не позавидуешь. Вечно под ударом.
– Я оставил все, как есть. Боялся тронуть осиное гнездо. Но нельзя вечно жить в страхе. Точно половина тела парализована.
«Ну, не половина, не преувеличивайте!» Но поживи-ка с мертвой рукой или ногой. И так колодку за собой таскать тяжело. А она еще и тянет из остального тела силы. И деньги. Каждый год на военные игрушки Константина, как барышне на булавки, изволь, подай миллион рублей из казны! Так Ангел повелел. Мы должны платить за нанесенные полякам обиды. К счастью, деньги шли и на обустройство западных губерний: дороги, мосты, городские улицы, освещение… Не в коня корм. Вернее, не своего коня кормим, в этом Бенкендорф был убежден. И если бы только он!
– Я иногда думаю, – цедил Никс, – что брат Александр лелеял Польшу как некий русский Уэльс. Там должен бы сидеть наследник. Набираться опыта. Оазис цивилизации на наших диких равнинах. И на нашей шее. – Царь хмыкнул. – Монарх за годы в Варшаве привыкает и к Конституции, и к правам подданных. А потом несет их в наши леса и болота.
За прошедшие три года отношение Никса к покойному Ангелу стало жестче. Нетерпимее. Навалились нерешенные братом дела. Еще хуже были дела решенные… С возрастом в лице императора стала проглядывать суровость – неподдельная строгость, особенно очевидная в минуты, когда он замолкал и отворачивался к дороге. Тогда его черты застывали маской из еще влажного, несхватившегося гипса. Бенкендорф, быстро взглядывая на него, и видел, как прежде мягкое и растерянное становится твердым, отточенным, непреклонным. «Константин даже и не подозревает, кто к нему едет!» Самодержец. Вовсе не родственник.
Александр Христофорович захотел отвлечь спутника. Сколько можно? Извелся весь.
– Скоро пойдут места, где я в минувшую войну все изъездил верхом вдоль и поперек, – сообщил он. – Покажу и расскажу, где с кем схватывались.
Он знал: Никсу это интересно. Сам не поспев на драку с Бонапартом, тот при хорошем описании переживал, как будто видел и даже участвовал в деле. Давал комментарии: а надо было так, а почему вон оттуда не зашли?
Хороший перерыв в бесконечном «Плаче по Константину».
Не тут-то было! Искомый миллион, которого так не хватало на родном бездорожье, оказался очень недурно употреблен в Польше. Впрочем, не самими поляками, а чиновниками, работавшими
Имеются в виду события 1828 г. – плавание на корабле «Императрица Мария» из-под Вырны к Одессе, когда император попал в шторм и судно погнало ветром к Турции. Тогда было принято решение взорвать корабль. Подробнее смотри мою книгу «Южный узел».
Великий князь Михаил Павлович (1798–1849), младший брат Николая I, главнокомандующий гвардейскими и гренадерскими корпусами, пользовался полным доверием императора.
