к вчерашним договоренностям?
– Принципы Священного союза крепки в каждом из моих братьев, – сказал Константин. – Россия предпочла не вольнодумство греков тишине и покою Европы, а свой интерес слишком явно выпяченному интересу Австрии. Только и всего. Судить ли человека на улице за то, что он предпочитает свою шубу желанию соседа согреться? Тем более за его счет.
Шарль-Луи мог бы согласиться. Но ведь и у его страны есть свои интересы.
– Вы можете ехать отсюда прямо в Петербург или остаться на коронацию, – криво усмехнулся цесаревич, – если туалеты жены позволяют. В любом случае вам придется говорить с моим братом напрямую, так, словно господин Меттерних не стоит за вашими плечами. Если Никс вам поверит, вы достигнете успеха.
Снова посол неосознанно отметил, что великий князь назвал императора домашним, уменьшительным прозвищем. Без должного уважения.
– Спасибо за совет. – Фикельмон поклонился. – Но ведь не только греки у турок. Венгры у нас. Поляки у вас. На кого вы обопретесь, если они вздумают бунтовать?
Цесаревич улыбнулся послу как родному.
– Случись России оступиться, ей никто не поможет. Она будет один на один с любой бедой, как уже случилось в двенадцатом году. В этом правда. Я ее понимаю. Мой незабвенный брат Александр понял по опыту. А Никс, кажется, родился с этим знанием. Мы одни. Хотя часто жертвуем для союзников. – Константин развел руками. – Большой и сильный должен давать, не требуя ничего взамен. – Он помедлил. – Возможно, моя династия потеряет польские провинции. Я вижу это каждый день в глазах моих офицеров, как бы ни хотел доверять им. Я сам теперь уж поляк – не русский и не немец. Но, – цесаревич поднял палец, – и вашему парнишке, этому последышу Бонапарта, здесь нечего искать. Как бы господин Меттерних ни старался.
Вечером, ложась спать, Шарль-Луи сказал жене:
– Великий князь Константин очень умный, хотя и своеобразный человек. Я не хотел бы иметь его своим владыкой.
Дарья Федоровна поцеловала супруга в лоб.
– Слава богу, нами правит добрейший и достойнейший император Франц, истинный подарок человечеству.
– Так всегда и говори, – рассмеялся Фикельмон. – Но помни, что в Петербурге нам придется действовать так, будто плутни князя Меттерниха – это только его плутни. Ты ведь понимаешь, о чем я?
Супруга кивнула.
– Мы сами должны быть выше этого. И демонстрировать понимание между державами. Чтобы, когда восстанут венгры, у русского императора хватило благородства или чувства самосохранения, называй как хочешь, нам помочь.
– Венгры? – Молодая женщина даже села в кровати. – С чего? Они прекрасно устроены. – Ей не понравилась снисходительная улыбка на лице мужа. – В любом случае это будет крайняя неблагодарность к короне, которая столько веков защищала
