каждый день про это показывают. Про нас, чей хлеб едят, не показывают, а про них всегда, и одно и то же. Что про нас?! Про космонавтов и ученых не показывают, а этими все телевизоры забиты. Так что и радости никакой от того, что твой сын – артист. Лучше бы уже, как сам, колхозник.
– Измайлов Гошка – художник, Седых Илья – инженер, Седых Иван – офицер в милиции, Гошка Сергеев летает на самолетах, – и все из нашей деревни! – высказала, видать, наболевшее мама. – И мы не хуже других!
– Мало быть не худшим, – покачал головой отец, – надо быть лучшим!
– И будем! – погладила мама меня по голове. – Артисты разные бывают. Есть и такие, про которых и говорить ничего не надо. Все их и без того хорошо знают. Хотя бы эта, как ее…
Хотелось, чтобы поскорей закончились каникулы. Хотелось в школу, к товарищам, к… И вот настал тот миг. Схватив сумку с книгами, я выскочил на морозный воздух. По дороге в школу группками спешили ученики. Мой навостренный глаз заметил Яковлеву, но она, против обыкновения, брела одна и совсем не спешила.
– Привет, Яшкина! – обгоняя ее, выкрикнул я, и хотел уж было садануть ее сумкой по спине, да что-то сверхъестественное остановило меня.
– Привет! – Улыбнулась она мне совсем незнакомой до этого улыбкой. Какой-то ласковой и домашней.
Сверхъестественные силы бунтовали во мне. Они сами не знали, как им быть. Одни гнали меня прочь, другие тянули назад, к Яковлевой. Поскользнувшись на раскатанной дороге, я грохнулся спиной о твердую леденистую корку. Во мне что-то екнуло, в глазах потемнело.
– Тебе больно? – услышал я голос, который отличу теперь от всех голосов вселенной. – Ты можешь встать? Дай руку.
Это «Дай руку» оживило все во мне. Я вскочил и… в глазах – черная ночь.
– Я помогу дойти тебе до дома, – стояла Яковлева надо мной в позе вопросительного знака.
– Не надо. Я сам… я сейчас…
Подошли мальчишки из соседнего класса, Яковлева попросила их довести меня до дома.
Меня вели под руки, а Яковлева стояла и смотрела нам вослед. И это запомнилось мне на всю жизнь.
– Довыпендривался! – сказал отец, когда меня раздела и уложила на кровать мама. – Артист с вывихом!
Привезенная на санях Валька Короткова, фельдшерица наша, ничего страшного не нашла.
– Маленькое сотрясение, – сказала она и запретила ходить в школу долгих три дня.
– Большого сотрясения у нас не может быть, – резюмировал отец. – Для этого нужны мозги, а их у нас – кот наплакал. У курицы больше.
В конце дня я был уже здоров, сидел у промерзшего окна, оттаяв ладошками и дыханием в нем светлое пятно, и наблюдал через него за друзьями, спешащими по морозцу домой. Вот и долгожданная тоненькая фигурка в красном пальтишке и в катанках. Она почти такая же, как и все другие, но в то же время совсем не такая. Вокруг нее облако из тепла и света.
«Посмотрит
